Рустам Валеев - Земля городов

— А ничего! Я думал, это страшнее. Давайте еще.

— Только не поворачивай резко, а плавно, плавно…

Опять агроном садится, а мы толкаем велосипед, и несколько метров машина скользит прямо. В стороне хохочет Ляйла.

— Скажите… чтоб-боб-боб!.. — кричит Табрис и тут же вместе с велосипедом валится набок. — Я говорю, пусть Ляйла убирается прочь. Прочь, прочь, ты мешаешь нам!

— Я не буду смеяться, — оправдывается Ляйла.

И все начинается сначала. Дело в общем-то нехитрое, и, пока мы его толкаем, Табрис едет, руки его машинально манипулируют рулем. Но стоит ему осознанно повернуть руль, как он летит вместе с велосипедом наземь. Но ведь он еще ни разу не крутанул педали — что еще будет!

— Отдохни, Табрис, — говорит отец, но я вижу: ему самому нужен отдых. Легко ли бегать с его-то ущербной ногой! Пока Табрис внушает дочери, как мешает ему ее смех, отец мне шепчет: — Похоже, что он так и не научится ездить.

— Давай так и скажем, — предлагаю я.

— Нет, — не соглашается отец, — мы все-таки его научим. Но, ей-богу, хорошим ездоком он не будет. Слушай, Табрис! — кричит он. — На сегодня, пожалуй, хватит. — И на возражения агронома отвечает: — А ты выбери чуть покатую горку и катись с нее потихоньку. И рули, рули!

Зеленоглазая Ляйла укатила на своем велосипеде куда-то в улицу, Табрис берет веломотоцикл и тащит его во двор. А мы с отцом отправляемся домой.

— Тебе полезно было бы кататься на велосипеде, — говорит отец. — Это очень развивает мышцы, дыхание. Нет, нет, тебе определенно надо кататься на велосипеде!..

В сарае у дедушки стоял его велосипед, еще довоенное приобретение, вот его-то он и стал приводить в порядок. Шины от продолжительного пребывания на холоде потрескались, камеры худые — видать, Апуш ездил не накачав шины — их истерло ободом. Колеса «восьмерили», и отец правил их, кропотливо подтягивая спицы каждую в отдельности. Пожалуй, возиться с велосипедом ему было интересней, чем учить езде Табриса. Но между тем он не пропускал ни одного дня, чтобы не позаниматься с этим увальнем. Я спрашивал:

— Почему тебе обязательно хочется научить его ездить на велосипеде?

— Не я хочу, а он хочет, — отвечал отец. — Но, если говорить правду, мне и самому любопытно: смогу ли я такого тупицу научить. — Он смеялся, однако считал нужным пояснить: — Он только в этом деле тупица. А что касается агрономии — светлая голова, культурнейший человек! Он вывел новый сорт безостой пшеницы, она, кажется, так и называется «Табрисова». А дочку его видал? — вдруг спрашивал он. — Это создание сравнится разве что только с безостой пшеницей — порода! — ей бы тоже присвоить имя, однако не такое грубое — Табрис.

Наконец велосипед был починен, и однажды на набережную мы выехали вместе. Я сидел на раме и чувствовал на затылке его жаркое, задышливое дыхание. Возле одинокого карагача по обыкновению мы увидели Табриса с его веломотоциклом, невдалеке раскатывала на дамском велосипеде Ляйла. Я устыдился, представив нас со стороны: длинный, изогнутый, как аршин, оболтус на раме и отец, с его широким, налитым кровью лицом, усердно нажимающий на педали.

— Хватит, ну, хватит же, я сам пойду, — бормотал я, однако отец и не подумал меня отпустить. Мы подкатили к Табрису, поздоровались, и он тут же стал было подзывать дочку, но отец сказал торжественно:

— Сегодня, мой друг, мы пересаживаемся на веломотоцикл! Все так же, как на велосипеде, только переключай скорости. А их у нас всего две. Ты, пожалуйста, не мешай нам, сынок. Покатайся на просторе, — и он махнул рукой туда, где весело и легко рулила Ляйла. Но я не поехал к ней, а стал кружить вокруг карагача. Вскоре ко мне подъехала Ляйла.

— Давайте поменяемся велосипедами? Я ужасно не люблю дамские велосипеды.

— Насовсем? — сказал я, скорее всего, машинально.

Она засмеялась:

— Я прокачусь и тут же верну.

— Я только хотел сказать… не очень-то интересно на такой развалине кататься. — Я солгал, наш велосипед совсем не был развалиной.

Она взяла мой велосипед и, слегка разогнавшись, по-мужски вскочила на седелку. Объехав вокруг дерева, вернула мне.

— Спасибо. Ой, смотрите, смотрите, он поехал… он едет!..

Действительно, ее отец ехал, растопырив локти и непрестанно газуя, клубы дыма из выхлопной трубы почти закрывали его. Позади бежал мой отец и что-то отчаянно кричал. Наконец машина заглохла, стала. Отец взял ее у Табриса и стал заводить. Мы с Ляйлой подъехали к ним. Отец мой истово внушал:

— Не надо было газовать без конца. Едешь на первой и так газуешь. Ну, я думаю, ты растерялся.

— Точно, — подтвердил Табрис, — я растерялся. Но между тем я проехал метров сто!

Машину они так и не завели и решили заехать во двор и заняться починкой.

— Дети, — сказал торжественно мой отец, — мы оставляем вас! Развлекайтесь на здоровье!

Табрис неодобрительно нахмурил брови, однако не произнес ни слова. Они потащили поломанную машину во двор.

А черт с ними со всеми! Я медленно поехал прочь и, честное слово, в какой-то миг совсем забыл о том, что рядом Ляйла.

— Куда же мы поедем? — услышал я.

— Куда? — Я растерялся. Я не хотел никуда ехать, катание как будто бы осквернено предыдущим. Я затормозил, потом спешился.

— Верно! — одобрила она, в тот же миг соскакивая с велосипеда. — Можно пройтись по берегу. — Она указала в сторону собора на берегу, а там уже начиналась степь, и речка втекала в ее желтое колыхание. — Только иногда к берегу подплывают ондатры, а я ужасно их боюсь.

— А что, эти ондатры выскакивают и на берег?

— Не знаю. Но когда они плывут с ощеренными зубками!.. — Она приостановилась, поглядела на меня мягко: — Давайте будем на «ты»?

— Давайте.

— А ты опять сказал — давайте. — Она засмеялась. — Ты куда будешь поступать? В политехнический?

— Я хочу служить в армии, — сказал я.

— В морской авиации?

— Нет. Это пока тайна. — Я и сам еще не знал, где именно хочу служить.

— А-а, — сказала она вроде понимающе. — У нас один мальчик поступает в высшее авиационное. А знаешь, кем я хочу быть?

— Продавцом? — Мне представился сияющий магазин, и за прилавком она в ладной, красивой форме продавщицы.

Она резко остановилась, и лицо ее даже осунулось от мгновенного чувства обиды. Она сказала строго и печально:

— Я хочу быть стюардессой. Но не на всю жизнь. Мне неплохо давался английский, в школе я занималась гимнастикой.

— Гимнастикой?

— Да. Грация, может быть, и не самое главное, но знание языков, в особенности если я буду летать на международных рейсах… Ну, а потом я засяду грызть гранит науки, после института уеду в глухой заповедник и всю жизнь посвящу лесам, например.