Евгений Марысаев - Голубые рельсы

Седой километр за километром разъяснил Каштану маршрут. На бумаге выходило все предельно просто. Сначала надо было идти извилистым берегом Анги пятьдесят километров до впадения Анги в Урхан, затем повернуть на восток и проделать еще сорок километров.

— Есть одна идея, бригадир! — возбужденно сказал Седой, резко повернул голову, чтобы посмотреть на Каштана, сидящего у него в изголовье, и застонал от боли. Прошло несколько минут, прежде чем он высказал свою мысль: — Когда доберешься до Урхана, свяжешь плот и поплывешь. Ведь Дивный лежит ниже по течению. На этом выгадаешь сутки, не меньше. Не забудь взять топор. Крепкой веревки нет, но не беда: прихватишь кусок брезента. Сначала он послужит накидкой от дождя, а потом распорешь на ленты.

Заворочался, приподнял голову штурман, сказал Каштану:

— Сунь руку в карман кителя, там нож. Возьми. Без ножа в тайге никак нельзя.

Каштан отрезал большой, по росту, кусок брезента, привязал к нему две бечевки. Накинул на плечи, стянул бечевки на груди. Получилось что-то вроде солдатской плащ-палатки. Отрезанный угол вертолетного чехла служил треухом. В вертолете он отыскал алюминиевую кружку и пристегнул ее к поясному ремню. Для топора сшил проволокой брезентовый чехольчик. При падении он предохранит хрупкую человеческую плоть от ран. Бортмеханик снял с руки ремешок от часов. В ремешок был вмонтирован компас. Протянул его Каштану:

— Может, сгодится.

— Спасибо… Вот что тебе хочу сказать, парень… — Каштан понизил голос, чтобы не слышно было в палатке. — Двое на твоей совести. За них ты в ответе. Река, слава богу, рядом. Попробуй рыбу половить. Кусочек стальной проволоки заточи, край загни, вот тебе и крючок. Наживка — муха, личинка. Или на крючок махонькую красную тряпицу нацепи. Самодуром такая штука называется. Знаешь?

— Слышал.

— Пробовал — берет. Сыроежек вокруг полно. Жарь да ешь сколько влезет. Голубика поспела. Птица здесь непуганая, человека не боится, без ружья — камнем добыть можно.

Они подошли к палатке. Каштан присел на корточки. Седой протянул ему газовую зажигалку и вчетверо сложенную маршрутную карту.

— Наше местонахождение я отметил кружком.

— Ясно… Ну, потопал, братцы.

— Может, дождь переждешь? — спросил штурман.

Он сказал явную глупость. Дождь мог идти и день, и два, и три.

— На четвертый, самое позднее на пятый день ждите вертолет. Я быстро дойду. Авось в тайге рожден.

Каштан сжал руку командира, хлопнул по плечу штурмана, поднялся. Бортмеханик снял свою фуражку, надел ее на голову Каштана вместо треуха:

— Сгодится от дождя.

— Спасибо… Ну, до скорого?

Он прошел по каменистой тропке и остановился возле огромного замшелого валуна, скатившегося к самой воде. Оглянулся. Все трое, не мигая, смотрели на бригадира. Он поднял на прощанье руку.

…Дорога — каменистая речная коса. Камень на камне, камень на камне. И еще завалы мертвых деревьев, вынесенных на берег паводком. Прыгай, как горный баран. Икры болели от напряжения острой болью. Попробовал Каштан идти верхом, но сразу же отказался от этой затеи. Там тянулась сплошная топь.

Он проклинал себя за то, что не надел сапоги. Простенькие, на микропорке полуботинки разве обувь для тайги? Левый уже начинает просить каши, подошва отходит. Но кто знал, что так кончится полет на «МИ-4»?..

Жаль Седого. Видно, малый жизнь свою не мыслит без неба. С позвоночником у него явно что-то очень серьезное. Неужто отлетал навсегда?.. А может, отлежится и опять в воздух? Такие парни, как он, без смертного боя не сдаются…

Штурману повезло. Подумаешь, шрамы на лице. Велика ль беда! Да их и не останется вовсе, косметология сейчас на высоте, разгладят, как утюгом ситцевую тряпку.

Что-то поясница побаливает. И в пятку отдает. Да как же ей не побаливать! Вертолет падал не в стог сена, а на камни. Нерв там, что ль, какой защемило?..

Был уже десятый час вечера, темнело. Дождь не переставал, нудно шуршал в листве, по камням, брезентовой накидке. Но Каштан не останавливался, хотя отмахал уже километров двадцать и устал смертельно. Потому что стоило ему остановиться, в пустом желудке появлялась ноющая, сосущая боль.

В ненастье вся таежная живность попряталась в норы. За весь день только и вспугнул Каштан стаю каменных куропаток. Сейчас он пожалел, что не захотел тратить время на преследование птиц. Каменная куропатка — довольно глупое существо: взлетит, сядет, опять взлетит и вновь тут же сядет. Ее можно было убить камнем…

С реки выползли грязно-серые в сумерках туманы, разбрелись по берегу; дорога потеряла четкие очертания. Когда нога попала между камнями и Каштан упал, инстинктивно выбросив руки вперед, он понял, что на сегодня, пожалуй, хватит топать. Растянешь иль сломаешь ногу — в тайге пропадешь.

Он направился к склону прибрежной сопки, густо заросшей лиственницей и кедрачом. Там, укрывшись под хвойной кроной, Каштан намеревался развести костер и переночевать.

Возле подножия сопки была небольшая мелкая лужица. Ему показалось, что в луже промелькнуло что-то темное. Пригляделся. Опять мелькнуло! Дьявол, две рыбешки чуть больше ладони! По берегу Урхана полно таких луж, в них водится рыба, как же он забыл! Паводная вода разливается, затем быстро убывает, а в выемках на берегу остается вместе с несмышлеными мальками. Мальки живут в этих лужах, подрастают, но все они обречены на гибель: ударит мороз, и лужи быстро промерзнут до дна.

Каштан скинул брезентовую накидку, снял ботинки, носки, подвернув штанины, зашел в лужу. Затем подвел опущенные в воду ладони к заметавшимся рыбкам. Но не так-то просто было ухватить их. Они скользили между пальцами, упруго били хвостиками. Тогда Каштан поднял булыжник и с размаху бросил его на соединившихся рыбок. Оглушенные, они всплыли серебристым брюшком вверх. На брюшке и по бокам у них проступали золотистые пятна. Это голец, красной породы, очень вкусная рыба. Жаль, что мала!

По каменистой осыпи Каштан пробрался к трем вековым близко растущим елям. Густые кроны их плотно переплелись. Обдирая руки, тело, лицо, он обрубил засохшие и живые сучья на человеческий рост. Получилось что-то вроде шалаша. Над головою туго натянул мокрую брезентовую накидку. Затем, расщепив ножом засохший сук, поставил щепки шалашиком и щелкнул газовой зажигалкой.

Снаружи стыла промозглая сырость, а здесь маленький костерок, быстро просохший брезент над головою и густая хвоя создали свой микроклимат.

Спустившись с кружкой за водой к реке, Каштан насобирал сыроежек, их было полно под ногами. Сначала он сварил в кружке гольцов. Без соли уха оказалась безвкусной, но Каштан с трудом сдержался, чтобы не съесть все. Половину кружки с разварившимися рыбешками он оставил на завтрак. Затем нанизывал грибы на прутья и жарил их, как жарят шашлыки. Проглотив десятка два сыроежек, он почувствовал, что насытился.