Вадим Павчинский - Орлиное гнездо

Прохор слушал рассеянно. Бывает же так, что привыкнешь к человеку, и уже сама мысль о разлуке с ним причиняет боль. «Мягок нравом прапорщик, потому и меняют. На его месте нужен командир с характером, вроде лейтенанта Эгершельда с корвета „Гридень“. Этот умеет держать в руках команду», — подумал Прохор, вспоминая, как командир «Гридия» ворочал матросами на строительстве казарм: дохнуть не давал беднягам, все время — бегом да поскорее…

Разбудить Дерябина не удалось, а тащить его в казарму в этаком виде Прохор не захотел. Он испросил разрешения скоротать ночь на берегу.

А утром в Золотой Рог вошла неуклюжая на вид, но быстрая на ходу китайская шаланда под перепончатыми прямоугольными парусами. На середине бухты паруса опустились до половины, потом и вовсе были убраны. К берегу шаланда шла на веслах. На носу ее стоял коренастый мужик с подстриженной бородой. Из-под сросшихся бровей глядели зоркие глаза, отягощенные тяжелыми мешками. Клювоватый нос придавал лицу хищное выражение. Голова была повязана белой тряпкой — узлом на лбу с двумя торчащими концами, похожими на рога. Мужик был в закатанных выше колен синих дабовых штанах. Сильные загорелые ноги, под цвет потемневшей от времени обшивки шаланды, крепко упирались в палубу, и казалось, что человек и корабль — одно целое.

— А ну, солдатики, божьи люди, помоги причалиться, — с наигранной веселостью крикнул мужик.

Прохор и Дерябин, пошатывающийся с похмелья, помогли закрепить канат за оставшийся от спиленного кедра пень, служивший для лодок и шлюпок своего рода причальным кнехтом.

— Будем знакомы, братцы, — заискивающе обратился к Прохору и Дерябину приехавший. — Семенов Яков Лазаревич.

Он сел на землю, раскатал засученные штаны, надел принесенные с шаланды высокие смазные болотные сапоги.

— Как тут живете-можете? — поинтересовался Семенов.

Прохор рассказал о солдатском житье-бытье.

— Хочу здесь поселиться, — продолжал Семенов. — Может, присоветуете, где участок выбрать…

— А кто вы сами будете? — спросил Дерябин.

— Как бы сказать правильнее… Ну, вроде бы торговый человек. В бухте Ольга приторговываю понемногу, все больше на обмен: какие уж у тех жителей деньги. Так, значит… Ну, здесь тоже попробую, ежели удастся…

Дерябин весь просиял, узнав, что перед ним купец. Услужливо проводил Семенова к начальнику, потом вызвался показать приезжему окрестные места.

Не думали не гадали в тот час ни Прохор, ни Дерябин, что приезд ольгинского торгаша коснется личной судьбы каждого из них…

Семенов облазил все окрестные сопки. Купец побывал на восточном берегу полуострова и обозрел Уссурийский залив. Берег был горист, близость открытого моря давала о себе знать: залив несмолкаемо гремел тяжелым прибоем и выглядел не слишком приветливо. Западный берег омывался Амурским заливом. Его спокойная ширь, ленивая волна, дальние сопки в знойной дымке понравились Семенову. Особенно ему приглянулся небольшой болотистый луг, заросший высокими травами, выпестренный яркими цветами, с двумя голубыми озерами, глядевшими как глаза, украшенные густыми ресницами камышовых зарослей.

— Гусей здесь, уток осенью, вы бы знали, не приведи бог, — нахваливал луговину Дерябин, чувствуя, что место пришлось купцу по душе.

Семенов твердо решил: заполучить эту землю. И остаться во Владивостоке навсегда…

Все дни, пока Семенов устраивал с постовым начальством свои дела, Дерябин тенью ходил за купцом. Прохору Семенов не нравился: пронырлив, плутоват, себе на уме.

— Вот человек! — восхищался Семеновым Дерябин. — Знаешь, с чего он свое богатство нажил? Привозил в Ольгу товары да старался менять на соболя. Собрал мехов поболе и продал в Николаевске втридорога — вот тебе и деньги. Ах, голова золотая!..

Купец не таил ни от кого своего замысла. Он хотел наладить добычу морской капусты, благо подучился этому делу у ольгинских китайцев, и развернуть собственную торговлю.

— Помощник толковый требуется. Пойдешь? — спросил Дерябина Семенов.

— Срок не вышел. А вы ждать-то не станете, — огорчившись, ответил Дерябин.

В скором времени купец третьей гильдии Семенов купил за двенадцать рублей участок в четыреста квадратных саженей для строительства дома и хозяйственных зданий. Купил по дешевке — по три копейки за квадратную сажень — и приглянувшийся луг с двумя озерами.

Дом Семенову строили Прохор, Дерябин и еще несколько солдат, взятых для подсобных работ — распиловки бревен, заготовки леса, подвозки его к участку. Семенов облюбовал Прохора еще в первые дни своего приезда.

Калитаев строил церковь. Город на берегу океана начинал свою жизнь не с кораблей, а с божьего храма. Еще не было ни одного мало-мальски благоустроенного жилища на новом берегу, но зато вырастали стены церковного дома, и Семенов с видом знатока глядел на искусную работу Прохора. Купец отпросил его с Дерябиным у постового начальника. Тот согласился.

Дерябин был у Семенова не только плотником, но и чем-то вроде приказчика. Яков Лазаревич доверял солдату и хвалил его за хозяйственную жилку.

Как-то вечером, возвратясь в казарму, Прохор стаскивал с ног сапоги и нечаянно свалил дерябинский туесок. Из него посыпались на пол гвозди. Услышав грохот, вбежал с улицы Дерябин. Он покраснел до ушей, потом стал собирать гвозди и складывать их обратно в туесок.

— Украл? — задыхаясь от злобы, спросил тихим голосом Прохор.

— Не обедняет небось, — с деланной веселостью отшутился Дерябин.

Прохор долго молчал, дышал хрипловато, сдерживал гнев. Если бы он сейчас дал волю бушевавшему в душе чувству, то, верно, избил бы Дерябина до полусмерти.

По его требованию Дерябин гвозди отнес и положил их в ящик, откуда взял. Только те, что украл раньше, он успел продать хозяину шаланды, на которой плавал за морской капустой Семенов. Вырученные несколько копеек, завязанные в тряпицу, покоились в голенище сапога.

Так начал Дерябин свою охоту за деньгами.

Притихший, словно бы дремотный, неторопливо увядал золотой сентябрь, месяц красных медуз в бухте, незатуманенных далей, яркого, но не жгучего солнца. По-осеннему густела утрами синева моря. Окунувшийся в воду край неба ненасытно впитывал холодную морскую синь. Обесцвеченная солнцем, она раздольно растекалась в вышине прозрачной, трепетной голубизной.

Прохор отмечал пока еще едва уловимые приметы осени. Ночи теперь надвигались на Владивосток прохладные, с высоким, просторным небом, вмещавшим великое множество накаленных добела звезд. Яркость их меркла, когда из-за сопок выкатывалась голубоватая поздняя луна. Иногда с ее появлением загорались негреющим белым огнем тончайшие перистые облака, такие недосягаемые, что казалось, будто они висят серебряным кружевом по ту сторону луны, близ самых звезд. Утра стояли тихие, росные, в бурьяне и меж ветвей кустов повисали паучьи сети. Предутренняя роса щедро нанизывала на каждую паутинку свои стеклянные бусинки. Днем в спутанные заросли трав, в шумливую листву деревьев падали золотые дожди солнечных лучей. Солнце слегка желтило и подсушивало зелень лесов и полей. Ветры приносили из-за Амурского залива тревожные, горьковатые запахи лесных пожаров и степных палов, смешанные с ароматом подвяленных трав и солоноватыми испарениями моря.