Рафаэль Арамян - Неоседланные лошади [Сборник рассказов]

Пассажиры проснулись.

— Не опоздали, успели, — сказал один из учителей.

— Я ведь говорил, — отозвался другой, хотя он не говорил ничего подобного. Женщина с ребенком на руках радостно заулыбалась. Водитель обернулся. "Деды-морозы доехали. Все, все приехали вовремя. Осталось развезти их по домам», — подумал он.

— Кто где живет, говорите, — обратился он к пассажирам.

— Так мы сами опоздаем, — слабо запротестовал напарник.

Сперва сказали свой адрес учителя, позже всех — мать с ребенком, она жила в другом конце города. Но напарник успокоил ее:

— Успеем, будете дома как раз вовремя.

— А вы? — спросил кто-то сзади.

— А мы встретим Новый год по другому времени земного шара.

Старик вытащил из узелка гату, бутылку водки и положил рядом с водителем.

— Водку нельзя, — пошутил напарник.

— Выпьете дома, когда будете встречать Новый год по своему времени.

Водитель посмотрел на освещенные окна, бегущие навстречу автобусу по обе стороны дороги, и подумал о том, что зима вовсе не напоминает неживое сияние кафеля, нет, зима — это веселые огни, радость и оживленный разговор пассажиров за спиной.

Перевела Е. Алексанян

Прошу вас, постелите мне на кровле.

— Вы никого не стесните, у нас много комнат, а если думаете… — хозяин дома обрывает себя на полуслове. Самолюбивым тоном сказанные слова заставляют его призадуматься, но я не даю ему обидеться от его же собственных предположений.

— Я ничего не думаю, просто-напросто хочу поспать на крыше.

Мое желание кажется теперь ему еще более странным и непонятным. Он подходит к жене, шепотом советуется с ней и с сомнением смотрит на меня.

Жена, кажется, догадывается о чем-то, улыбается и, возражая, начинает загибать на одной руке свои полные, маленькие пальцы.

— Во-первых, солнце рано согревает кровлю, потом — что скажут соседи… село рано пробуждается, коровы мычат, петухи кричат… И потом, как будете одеваться утром у всех на виду?

Доводов хватает, чтобы образовался маленький белый кулачок. Я восклицаю:

— Значит, стадо проходит на выгон мимо вашего дома? И петухи, как в старину, кричат на рассвете?

Хозяйка удивляется:

— Когда это петухи не кричали по утрам?

Я шучу не к месту:

— Кто знает, может, в вашем селе нет петухов?

Хозяйка удивляется еще больше:

— А почему их не должно быть?

Я что-то бормочу, потом совсем теряюсь и умолкаю. Хозяева с сожалением смотрят на меня.

— Я не так хотел сказать.

Хозяева, сельские учителя, переглядываются, и муж берется помочь растерявшемуся «ученику».

— А не так, так по-другому и скажите.

Я соглашаюсь:

— Ради бога, не поймите меня превратно. Конечно, я знаю, что петухи кричат на рассвете, знаю также, что петухи были и всегда будут на белом свете, но хочу еще и еще раз услышать все это… Однажды один крестьянин, — начинаю я издалека, — много лет живший в городе, встречает своего земляка и спрашивает его: «А что, солнце еще всходит из-за черной горы?» Его земляк не удивляется, — я подчеркиваю слово не удивляется, — и отвечает: «Да!»

Теперь хозяева сами теряются, догадываясь, о чем я говорю, но делают вид, что ничего не поняли.

— Ну что ж, — наконец говорит хозяйка, — я постелю вам на кровле.

Прощаюсь с ними и выхожу во двор. Хозяин провожает меня. Смотрю на звездное небо и говорю:

— Не покрывайте вашу земляную кровлю жестью.

— А мы на крыше не спим. И потом, у нас нет денег на жесть.

— Весной что может быть обаятельней зеленой цветущей крыши?

Хозяин считает меня совершенным чудаком и возражает:

— Какое обаяние? Живете в городе, пользуетесь всеми удобствами…

Он рассказывает, что и они когда-то жили в городе и, возможно, что они больше горожане, чем кто-либо другой. Потом возмущается, негодует, а я думаю: «Да, для того чтобы любить деревню, нужно быть в какой-то мере горожанином, а чтобы любить город — крестьянином» — и говорю:

— Пустое все это, не стоит гневаться, человек везде останется человеком. Да, я хотел спросить, почему вы эту крупную, красивую кладку залили цементным раствором?

Он окончательно разочаровывается во мне и, схватив за руку, шепчет на ухо:

— Крестьяне мы, по-крестьянски и живем. Не как в городе… Если нужда у вас, то это там…

У меня нет нужды, но я иду в указанном направлении, потом сворачиваю в сторону и подхожу к выложенной базальтом стене. Рукою ощупываю кладку и как будто слышу голоса камней. На фоне темного неба вижу еще более темные силуэты осин. Они раскачиваются, шелестят и, подобно занавеси, открывают и закрывают кусочек звездного неба. Хозяин покашливает. Наверное, я задерживаюсь. Я возвращаюсь и в сопровождении хозяина поднимаюсь по деревянной лестнице на крышу. Теперь над головой только звездное небо. Хозяин не смотрит на него, прощается со мной и уходит, а я сажусь на край постели, зажигаю сигарету и, протянув руку к небу, стараюсь поместить огонек сигареты среди звезд. Получается. Руки не видно, а огонек сигареты мерцает вдали, левее Млечного Пути, в каком-то созвездии. Я не знаю названия созвездия и осторожно перемещаю огонек в сторону Большой Медведицы. Сейчас Большая Медведица состоит не из семи, а из восьми звездочек, и склонившийся над горизонтом ковшик вобрал в себя мерцающий огонек моей сигареты. Огонек угасает. Из небесных далей возвращаю руку, подношу сигарету к губам, разжигаю ее и снова отвожу к небу. Потом глаза закрываются…

…Наша солнечная крыша зеленеет. В траве мелькают маленькие беленькие цветочки, и качается на ветру мак, похожий на красный петушиный гребешок. Мать заставляет повторять за собой весенний стишок:

Запрокинув голову, я выговариваю стишок, и мне кажется, что вижу этого Лаглаго хаджи Беко. Взбираюсь на крышу и, обращаясь ко всему свету, снова выговариваю стишок. Отец раздражается:

— Ну началось, целый день будет повторять. Займись делом, покатай трамбовку, чтоб земля затвердела.

На кровле есть цилиндрический камень. Я должен сминать им траву и цветы.

Не делаю этого, и отец сердито говорит:

— Не выйдет из тебя работник!

— Слушай, что ты воюешь с ребенком, — говорит мать, — любишь работать, сам и катай этот камень.

В ответ на это отец еще больше распаляется:

— Ну, если я не работаю, то как же ты живешь?

— Как Лаглаго хаджи Беко. — Мать говорит все это без всякой злости, но отец гневно швыряет лопату и грозит, что уедет в город, нас всех заберет с собой, и тогда мы поймем, что значит жить на одну зарплату.