Юрий Колесников - Занавес приподнят

А Хаим все еще не догадывался, что Нуци отнюдь не из-за простого и, казалось бы, естественного желания помочь товарищу устроил его на эту работу. Он наивно полагал, что оказался в столь привилегированном, по сравнению с другими холуцами, положении только потому, что в свое время осилил «акшару» за неведомого тогда ему Соломонзона и что в благодарность за это при встрече в Палестине тот благосклонно отнесся к нему, предоставил кров и работу, а позднее, убедившись, что Хаим Волдитер трудолюбив, добросовестен и безропотен, не только повысил ему жалованье, но и оказал большое доверие, переведя в яффский порт на работу, связанную с получением особых грузов, о которых знали очень немногие.

Думая так, Хаим Волдитер считал себя счастливчиком, но в глубине души его что-то безотчетно беспокоило, томило, а иногда просто пугало. Как бы угадав его состояние, Нуци Ионас шепнул ему на ухо:

— Ты же вытянул на редкость счастливый билет, Хаймолэ! Знаешь, какие люди будут здесь сегодня? Тебе и не снилось, о каких великих свершениях пойдет речь!

Хаим молча пожал костлявыми плечами. Его бледные губы тронула робкая улыбка, а в серых глазах плескалось тревожное недоумение.

Только теперь он вспомнил, что шофер Соломонзона высадил сначала Давида Кноха, а через несколько кварталов его, Хаима и Нуци, и потом они долго петляли по переулкам, прежде чем вышли к нужному дому с тыльной стороны. Ему стало очевидно, что сборище это проводится тайно, и он нежданно-негаданно оказался в числе каких-то заговорщиков.

Сиротливо прислонившись к стене, Хаим посматривал на сновавших мимо него чем-то возбужденных людей, но мысли его были далеки от того, что происходило вокруг. Он думал о том, что вряд ли мужчина или женщина, которым только что его представил Ионас, были искренни, выразив ему особое уважение, когда узнали, что он отбывал «акшару» за хозяина экспортно-импортного бюро. Ведь они прекрасно понимали, что не от хорошей жизни он трудился за двоих. И не высокие патриотические чувства были тому причиной. Но они знали: таких, как он, холуцев из бедных семей старательно обрабатывали эмиссары различных обществ сионистского толка, внушая, что «высокий патриотический долг каждого еврея участвовать в воссоздании своего национального очага», что только ради этого стоит жить и умереть. Не скупясь на посулы, эмиссары завлекали молодежь, вынуждали ее проходить сельскохозяйственную стажировку, без которой никто из них не мог получить сертификат и визу на право поселения в «стране предков».

Подобная «процедура» коснулась и Хаима Волдитера. В свое время при содействии маклера-миссионера «еврейского агентства для Палестины» была сформирована из некоторого числа членов общества «Гардония» очередная «квуца», которой на сей раз было присвоено имя «Иосиф Трумпельдор», В нее-то и был зачислен холуцем Хаим Волдитер. Маклер-миссионер, действовавший от имени «квуца», заключил контракт с управляющим крупного имения вблизи румынского города Тыргу-Жиу. По этому контракту квуца «Иосиф Трумпельдор» обязывалась в течение одного сезона выполнить все сельскохозяйственные работы — «от посева до уборки урожая зерновых, фуражных и бахчевых культур, виноградников и фруктовых садов». И не случайно в этом документе было оговорено число холуцев, привлекавшихся к работе: по списку их было значительно больше, чем на самом деле. Члены этих трудовых отрядов — сынки богатых родителей — не проходили трудовую стажировку, они ограничивались взносом денежных компенсаций в кассу «квуца». Частенько в отрядах, созданных сионистскими филиалами во многих странах мира, числились и холуцы-инкогнито: под чужими фамилиями проходили законспирированные представители «акционс-комитета», которые или занимались отправкой соплеменников в Палестину (разумеется, в обход законов), или выполняли секретные поручения специальной оперативной службы «хаганы» и даже непосредственно самого штаба «Массад». Нередко эти ведомства, получив от своих людей ту или иную информацию, представлявшую ценность для английской или американской разведок, могли уступить ее в порядке взаимного обмена подобного рода материалами. Для рядовых холуцев эти законспирированные представители «акционс-комитета», конечно, навсегда оставались неизвестными. Денежную компенсацию за них вносили в складчину иногда лавочники и коммерсанты, порой даже ремесленники и служащие, которым местные еврейские общины вменяли это в обязанность.

Но трудовую стажировку — «акшару» — за людей-«невидимок», за сынков состоятельных родителей отрабатывали холуцы-бедняки, работяги, каким был Хаим. Он не любил вспоминать о тех днях. И сегодня упоминание о трудовой стажировке болью и обидой отозвалось в его сердце. «Да ну их к дьяволу! — подумал он. — Любезничают со мной не потому, что я честным тяжким трудом заработал право быть здесь, а только потому, что отбыл эту каторгу за богача Соломонзона!»

С горькой усмешкой Хаим припомнил транспарант, висевший у входа в барак, где размещались холуцы, проходившие «акшару»: «Арбайт махт гликлих!» («Труд приносит счастье!») За время, прошедшее с тех пор, труд, однако, не принес ему счастья… Вряд ли оно ждало его и в обозримом будущем. «Нуцик считает, что если я честный, то уж непременно дурак…» — подумал Хаим и вспомнил при этом, как во время стажировки однажды показывали какой-то документальный фильм. Внимание его привлекла надпись у входа в гитлеровский концлагерь для интернированных евреев. Она гласила: «Арбайт махт фрай!» («Труд приносит освобождение!»). Хаима тогда поразила эта странная аналогия.

«Мало ли какие аналогии бывают на свете! — нехотя ответил на его замечание Нуци. — Случайное совпадение».

«Ничего себе «совпадение»! — Хаим всплеснул руками. — У нас и у фашистов — одинаковые лозунги!»

«Помолчал бы лучше! — сердито оборвал его тогда Нуци. — И вообще, прежде чем сказать, подумай…»

С тех пор Хаим никого ни о чем не спрашивал и ничему не удивлялся. Понимал, что надо терпеть. Ведь он не только поклялся принимавшей его комиссии подчиняться во всем, но и подписал договор, обязывающий его работать безупречно, соблюдать общепринятые нормы поведения и порядка в отряде, чтобы не подвести поручившихся за него руководителей общества «Гардония» и местной еврейской общины. Все это происходило в присутствии отца Хаима. Отказ от прохождения «акшары» был исключен: он грозил большими неприятностями не только ему, Хаиму, но и его семье.

Перед самым отъездом в Палестину, когда Хаим встретил в Констанце Илью Томова, он излил перед ним свою душу.

«Погляди на мои руки, и ты поймешь, чего стоила мне эта стажировка… Ведь обычно помещик нанимал около ста человек, а нас было всего тридцать холуцев. Разница! А помещику выгодно: наш труд обходился ему намного дешевле крестьянского. Но ты бы посмотрел, Илюшка, как нас возненавидели крестьяне из местных деревень! Вот от чего зарождается антисемитизм! А что, нет? Мы, можно сказать, ограбили их!.. Ей-богу! Они только и живут сезонными работами… Душа, веришь, разрывалась!.. Не раз я собирался бежать оттуда, но вставал вопрос: а что это даст? Ровным счетом ничего: ни крестьянам, ни мне. Холуцы уедут в Палестину, а я останусь. Придет Гитлер и меня придушит. Сам видишь, что здесь творится… Пришлось смириться и тянуть из последних сил эту каторжную стажировку, чтобы получить право поехать в Палестину!.. И вот еду! Наши старшие твердят, что там мед течет рекой. Посмотрим!..»