Василий Каменский - Василий Каменский . Проза поэта

Роман имел успех. Это доказывается хотя бы тем, что его второе издание было остановлено военной цензурой. Власти терпели радикализм жеста в поэзии, пока они слышали: «Эй Колумбы — Друзья — Открыватели / Футуристы искусственных Солнц / Анархисты — Поэты — Взрыватели / Воспоем карнавал Аэронц» — но строже относились к радикализму содержательному, проявившемуся в прозаическом сюжете и выборе культивируемых героев.

У «сказителя» всегда есть особая, личная, субъективная связь с избранным образом. В детстве на Каме будущий скандальный поэт играл со сверстниками в «стенькиных молодцов», гоняясь друг за другом на бревнах — «стругах». Гимназистом Каменский зачитывался, как сказали бы сейчас, «лоточным чтивом», историями про выдуманных разбойников и душегубов — Яшку Смертенского, Ваську-Балабура и Маркиза — Вампира Трансильванского. Не случайна в «Разине» и повторяющаяся «сиротская дорога» — Каменский воспитывался без родителей. Даже самые драматические страницы, посвященные заключению Степана в клетку, его мукам и казни, были отчасти пережиты поэтом: в 1905 году он возглавлял забастовочный комитет в Нижнем Тагиле, за что был арестован, содержался в одиночке, где выдержал долгую и мучительную сухую голодовку. Впрочем, вряд ли было бы справедливо преувеличивать «социальное пророчество» романа, вышедшего в 1916 году. Каменского больше тревожил внутренний, но не внешний смысл восстания. «Увы, живет во мне ветхий человек, не весь еще распался, еще сильно устремляется против духа», — объясняет свою жизнь Разин накануне славного похода на Восток.

После «Разина» Каменский не раз еще вернется к портретной галерее русских вольников, напишет «Емельяна Пугачева» в 1931-м, «Ивана Болотникова» в 1934-м, будет искать в национальной традиции самозваных героев, воплощающих в нашей истории коллективный евразийский противогосударственный инстинкт, традиционно отличающий русский бунт от европейского — изначально индивидуалистического анархизма. Но именно с его «Разина» начинается в русской литературе ряд «незабываемых разбойников», продолженный Хлебниковым, Цветаевой, Есениным, Багрицким.

Архив Василия Каменского представляет собой редкое сочетание интереса к наивному, «необработанному» творчеству (Каменский, например, всю жизнь коллекционировал детские рисунки) и страсти к инструментальной новации. Хотя литературный выбор Каменского в течение жизни и смещался от стихотворных экспериментов к эпической, распевной, сказовой прозе и драматургии, он продолжал заниматься визуальной поэзией, и даже сегодня принципы его «свободно читаемых витражей» и «нарисованных стихов» используются веб-дизайнерами в Интернете для оформления сайтов, посвященных радикальному искусству.

Алексеи Цветков

Богатырский Русский Народ.

Тебе — мое молитвенное удивление перед жизнью твоей великомученской.

Тебе — мои до родной сырой земли земные поклоны за неизменную мудрую любовь твою к Русской Земле, и благами, и печалями, и красотой которой ты благодарно живешь.

Тебе — мои гордые, молодецкие радости — во имя твое могучее, кондовое, доблестное, коренное — русское.

Тебе — мои глубинные таланты, яркокрылые, раздольные песни — во славу твою океанскую, миротрепетную.

Тебе — мои силы все без остатку — твоей отдаю вечной борьбе за вечную волю.

Я чую, я верю, я жду — скоро грянет победный час — и совершится великое чудо: богатырский Русский Народ пасхальнозвонными, семицветными радугами раскинет свои вольные дни по Русской Земле и сотворит жизнь, полную невиданно-неслыханных чудес.

Я жду и готовлюсь.

Из сердца России разливно течет Волга, завершая бегучий путь океаном Каспийским.

Яснобедрые звонкие берега любовно берегут течение обетованной реки.

На веки верные сторожа — горы Жигулевские не дадут в обиду славу знатную, чудороссийскую, червонную.

А Великий Народ Русский, населяющий землю приволжскую, жил сыздавна, живет на здоровье сегодня и несокрушимо будет жить впредь — бурным расцветом сил своих матерых, землеродных, бурным разливом талантов своих самоцветных, бурной любовью своей неизменно-истой к России Вольной, к России Коренной, к России Чугунной, к России Молодецкой, к России Нашей.

(Из предисловия к первому изданию романа. Москва. 1915 г.)

В голубиный, полетный, хрустальный полдень весны, на берегу Дона, далеко от людей, на животе лежал молодой Степан, старший сын атамана донского, на песчаном бугре, у кустов, и расцветно смотрел. Рука застыла на гуслях.

На берег прибежала юная казачка Алёна — знатная красавица черкасская — гибкостройная, русокудрая, небоглазая, вся трепетная, вся лебединая, вся призывная.

Алёна осмотрелась кругом и, не заметив лежащего Степана, скинула с себя легкое одеяние и с визгом стала бегать по горячему сыпучему, червонному песку, пересыпая его со смехом из горсти в горсть и раскидывая вокруг.

Алёна ложилась на песок кверху животом и весело перекачивалась с боку на бок. Или вдруг вскакивала, выпрямлялась изгибно тростиной, протягивала тонкие руки к солнцу и обнимала лучистое тепло благодарно и медленно-лениво. Или забегала в реку, и плескалась там, и выбегала в брызгах.

Степан смотрел бурно. И будто не смотрел, а жадно-ненасытно пил большущими глазами. Пил. Пил.

Смуглое, гибкостройное, царственное, девичье тело Алёны родилось для Степана чудесным чудом, дивным дивом, невиданной венчанной красотой.

В наклонениях стана, в очертаниях рук, в изгибах ног, в округленностях груди и плеч, в гордой высоте небоглазой головы, несущей на себе будто утрохрустальную поющую птицу, — Степан увидел свою судьбу — свою невесту.

И сказал себе решение:

— Алёна будет женой моей.

Сам знатный своей красотой, силой, удалью, гуслярскими песнями, — он верил заранее в согласие Алёны, и прямой, и ярко-цветной, и солнце-радостной ясно открылась дорога дней впереди.

И когда вдоволь набаловалась, накружилась, натешилась своей девичьей юностью Алёна, когда заметно устала от весенних радостей, и усталая легла на песок перед солнцем и задумалась, Степан поднялся, встряхнул золотом кудрей, взял свои гусли и плотно подошел к Алёне.

Вздрогнула Алёна, хотела вскочить; но видно не хватило сил, и она закрыла румяное лицо руками от стыда. И затихла…

Степан стал на колени:

— Алёна, ты судьба — невеста моя.

Она молчала.

— Алёна, не стыдись меня.

Она молчала.

— Алёна, откройся и взгляни.

Она молчала.

Степан нагнулся к ногам и поцеловал ступни ее.

— Целую счастье венчанное.