Ярослав Галан - Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Иван. Дай бог и мне такую смерть, как Параске: что и говорить — мужественная смерть. Солдатская! Всем селом про­щаться с ней будем, а на гроб красное знамя положим, чтобы знали все, какую девушку хоронят яснычане!

Из комнаты Мыколы доносятся сперва нестройные и робкие, а затем все более громкие слова пионерской песни-клятвы о Павлике Морозове. Детские голоса сливаются с мелодией приближающейся к дому песни, которую поют идущие сеять колхозники. Входит Семен Негрич.Быстрыми шагами идет навстречу Варваре,вышедшей из своей комнаты.

Варвара. Посмотри там, на поле, за моим дядей, Семен. Он за эту ночь почернел, как земля.

Мыкола. Не беспокойся, Варваронька. Прежде чем земля меня одолеет, я ее сам к порядку призову! (С виноватой усмеш­кой.) Надо суметь даже больному сердцу приказать: «А ну-ка, пошевеливайся живее, старина! Наша с тобой песня еще не про­пета. Она сейчас лишь начинается». (Подходит вместе с Иваном Негричем к дверям, останавливаются.)

Варвара. Почитаю мужество твое, дядя Мыкола.

Восходит солнце. Совсем близко запиликала скрипка, заиграли цимбалы, отозвался барабан.

Слушайте!

Семен (двумя руками сжимает ладонь Варвары. Лицо его спокойно и сурово). В добрый час, учительница!

Варвара (вскинув глаза). В добрый час нам, Семен!

Семен на мгновение задерживает ее руку, словно хочет сказать еще что- то, но, раздумав, идет к выходу, где остановились Мыкола и Иван Нег­рич. Подходит к раскрытому окну и Варвара. Музыка звучит сильнее. На фоне нарастающей песни и музыки — возбужденные голоса кол­хозников. Кто-то: «С нами вместе, учительница!.. На поле!»

Варвара. Занятия кончу — приду!

Звуки музыки, пение коломыек становятся все громче, но сильнее всего слышится мерный голос барабана. Варвара идет на середину хаты, ее взгляд останавливается на часах. Она подходит к ним и энергичным движением поднимает гири.

Занавес быстро опускается.

(К четвертой годовщине апрельских событий во Львове)

Высоко поднялась в Польше революционная волна в памятную весну 1936 года. Тяжелый экономический кризис углублялся с каждым днем, и с каждым днем росли новые ряды безработных.

В марте произошли кровавые события в Кракове, после них в Ченстохове и Хшанове. В столице шляхетской колонии — Львове политический барометр предсказывал бурю, какой пан­ское государство еще не видывало.

Четырнадцатого апреля перед Львовской биржей труда со­брались безработные. Долго ожидала молчаливая толпа бедня­ков, пока появился служащий и заявил, что работу в этом году могут получить только двести человек. Возмущенные безработ­ные пошли к дому фонда труда, но здесь директор сказал им, что это дело зависит от магистрата. Тогда процессия двинулась к рынку. Но бургомистр Островский не только не принял делега­цию безработных, но позвонил в полицию, чтобы она силой разогнала демонстрантов.

После этого группа безработных остановилась на Академи­ческой площади. Один рабочий выступил с речью. Послышались крики: «Работы! Хлеба!»

Появился отряд конной полиции. Комендант Войцеховский приказал безработным разойтись. Когда они не подчинились, полицейский Фольта засыпал демонстрантов выстрелами. Пер­вым упал убитый Владислав Козак.

Во Львове, как известно, есть два кладбища: Лычаковское было для богачей, Яновское — для бедноты. Когда же рабочие захотели похоронить своего товарища, погибшего от рук палачей народа, на Яновском кладбище, власти не разрешили этого делать.

Был солнечный, весенний полдень, когда Пекарскую улицу запрудила двадцатитысячная демонстрация рабочих с оркестра­ми, знаменами и венками. В ответ на известие о запрете нести тело убитого рабочего Козака на Яновское кладбище рабочие взяли гроб и двинулись в направлении Бернардинской площа­ди — через город.

На улице Сакраменток и Жулинского рабочим преградили дорогу полицейские. Озверевшие палачи как хищные звери бро­сились на демонстрантов, били мужчин, женщин, детей, топтали венки, вырывали знамена. Когда же, несмотря на все это, процес­сия продолжала двигаться вперед, прозвучал первый ружейный выстрел, а за ним второй.

Пули попадали прежде всего в гроб и в делегатов, которые несли венки. Упали четверо убитых, среди них беременная жен­щина и несколько десятков раненых.

На Бернардинской площади траурную процессию встречает другой полицейский отряд. Новые убитые и раненые.

Около тюрьмы, что на Казимировской улице, спрятанная там полиция обстреливает демонстрантов изо всех окон. Улич­ная мостовая окрасилась кровью.

В то время когда одни рабочие опускали в могилу растерзан­ный и окровавленный гроб с телом своего товарища, другие строили на улицах баррикады из опрокинутых трамваев, подвод и голыми руками боролись со взбешенным врагом.

Но силы были не равны. На другой день полиция овладела городом. Начались массовые аресты.

Так шляхта праздновала свою «победу».

Рабочие демонстрации, которые превратились в массовое революционное выступление 16 апреля 1936 года во Львове, на­смерть перепугали правительство польской шляхты и ее верных лакеев — руководителей ППС. Паника буржуазии была так ве­лика, что с пяти часов дня 16 апреля и вплоть до следующего дня не показался на улицах города ни один «стшелец», ни один «оброньца Львова», даже вооруженные до зубов полицейские попрятались в воротах домов. На уличных баррикадах до позд­ней ночи продолжались бои рабочих с полицией, горели во тьме неосвещенного города склады досок и дерева, а по улицам города проезжали военные грузовики с солдатами и пулеметами.

Особенно дикий, животный ужас перед революционными выступлениями рабочих и крестьянских масс в Польше, и в част­ности в Западной Украине, охватил украинскую буржуазию. Это ведь были «медовые месяцы» безоговорочного соглашения украинской буржуазии с правительством польской шляхты. Ре­волюционные выступления рабочих в Кракове, Ченстохове, Хшанове и Львове, а главным образом крестьянское восстание в селах Волыни, против которого варшавские правители должны были выслать танки и военные отряды, вызвали у украинской буржуазии серьезные опасения за своего союзника и покровителя.

Семнадцатого апреля украинская буржуазия опубликовала от имени «организации украинцев города Львова» воззвание, в котором клеймила революционные массы, клеветала на них и поучала рабочих, что, дескать, «уничтожение чужого имущест­ва никогда и нигде не приводило к улучшению судьбы рабо­чих».

В ответ на расстрелы полицией львовских рабочих 16 апреля трудящиеся всех заводов и фабрик бывшей Польши единодушно требовали объявления всеобщей забастовки и свержения нена­вистной власти помещиков и капиталистов. Но господа «социа­листы» недзялковские испугались рабочих выступлений не мень­ше господ мосцицких и складковских — и центральный коми­тет ППС немедленно издал приказ своим партийным орга­низациям с решительным запрещением всеобщей забастовки.