Борис Мегрели - Без всяких полномочий

— Ило, ты работал с Санадзе?

— Нет.

— Никогда не был с ним связан?

— Нет.

— Откуда же ты все знаешь?

— Ты меня с ума сведешь! Какое тебе дело, откуда я что знаю?!

— Черт с тобой! Идем дальше. Значит, Санадзе разработал систему и договорился со знакомыми директорами магазинов о реализации дефицитных тканей. Ткани, из которых фабрики должны шить платья, костюмы, идут в магазины. В какие именно?

Ило отказался называть магазины, считая, что у меня и так достаточно материала. Это взорвало меня. Я обругал его и ушел.

— Не забудь о моей доле! Пятьдесят процентов, — сказал он вдогонку.

Ило прикрывался корыстолюбием. Он только вначале допустил ошибку, показав, что задет отношением Вашакидзе. Собственно, с Вашакидзе все и началось.

Я мысленно вернулся к рассказу Ило о Санадзе и понял, что Ило обманул меня. В тот вечер, когда Санадзе услышал в телефонной трубке: «Ребенку плохо» — и спросил: «Очень плохо?», Ило был рядом с ним. Иначе он не знал бы ни о пароле, ни о том, что Санадзе ел виноград с хлебом. Несомненно, Ило работал с Санадзе и между ними произошла ссора, скорее всего Санадзе отлучил моего родственника от дела. Может быть, Ило зарвался и потребовал от компаньонов большей доли, чем получал. Он ведь, как и Вашакидзе, был высокого мнения о своих способностях. Теперь Ило мстил, оставаясь в тени из страха быть замеченным. Еще бы! Санадзе всей своей жизнью доказал, что его надо бояться. Младший лейтенант, Карло Торадзе… Жертв наверняка было больше на его длинном и извилистом пути. Кто будет следующий? На ум приходили сказки, где чудовище пожирало людей и где богатырь собирался на его поиски, чтобы мечом снести ему голову. Я немного боялся Санадзе. Но я знал, что должен пойти к нему, побороть страх и пойти…

Манана ждала меня в фойе театра.

— Где вы пропадали столько времени? Идемте быстрее. Быстрее. — Опасливо поглядывая в конец фойе, где располагались кабинеты директора и главного режиссера, она втащила меня в свое купе и плотно прикрыла дверь. — Тариэл отстранил от пьесы Германа.

— Герман ходил к Тариэлу?

— Никаких вопросов. Времени совершенно нет. Позавчера, как только Тариэл возвратился…

— Разве он куда-то уезжал?

— Вы будете слушать? Первое, что он спросил, это — как продвигается работа над пьесой. Я воспользовалась ситуацией и прямо заявила, что пьеса почти готова и Герман хочет взяться за ее постановку. Тут он взбрыкнул: «Хотите, чтобы Герман загубил пьесу?» Правда, быстро успокоился и потребовал рукопись, а сегодня сам зашел ко мне и велел вызвать вас. Ничего не загадываю, но, кажется, он решился. Умоляю вас быть разумным. Ни слова о Германе, будто вы ничего не знаете, и не перечьте ему. Иначе все испортите.

— Он не в духе?

— Наоборот. Поездка в Москву пошла ему на пользу. Пора идти. Он давно ждет. Что вы так ошалело смотрите на меня?

Не может быть такого совпадения, не должно быть, сказал я себе.

— Да нет, ничего, — ответил я, выходя из кабинета. — Зачем он ездил в Москву?

— Он не все рассказывает мне.

«Так я и поверила, что в Москве живет грузин, который пишет пьесы», — услышал я голос Наты.

— А кто у него жена, актриса? — шепотом спросил я.

Манана удивленно взглянула на меня. Она, конечно, не предполагала, что за моим вопросом скрывается больше, чем простое любопытство. Манана слишком хорошо ко мне относилась.

— Актриса.

Я был готов к этому, и все же у меня перехватило дыхание. Я остановился.

— Что с вами? — спросила Манана.

— Волнуюсь.

Я не представлял, как буду смотреть в глаза Тариэлу.

— Да не бойтесь вы его! — шепнула Манана. — Идемте, идемте.

И вдруг все вспомнилось — разглагольствования Тариэла, его обещания, мои унизительные звонки ему, бесконечная переделка пьесы, ожидание… Я был уверен, что он до сих пор ничего не решил, и переступил порог кабинета Тариэла со злорадным чувством.

Я закурил вторую сигарету.

— Почему ты ни о чем не спрашиваешь?

— И так все ясно. — Гурам отобрал у меня сигарету и погасил.

— Ясно, что все плохо?

— Почему все?

— В частности, что я написал плохую пьесу.

— Неправда, Серго. Ты это прекрасно знаешь.

— Мы с тобой оба ошибаемся. Была бы пьеса хорошей, Тариэл не морочил бы мне голову столько времени. И не заставил бы переделывать дальше.

— А мне кажется, что причина его нерешительности в другом. Он боится.

— Я, конечно, могу утешить себя этим, но что изменится?

— Ничего. Пора бросать драматургию и устраиваться на работу.

— Все зависит от твоей душевной потребности.

— Ты-то знаешь мою душевную потребность. Но сколько можно?

— Много и долго. Литературу, как и науку, медицину, делают одержимые, а не сытые и довольные. Ты был в милиции?

— Нет, не был.

— Когда ты собираешься идти в милицию? У тебя уже много материала.

— Завтра.

— Нет, Серго. Сегодня. Сейчас же. И отвезу тебя в МВД я.

Подполковник Иванидзе лениво листал документы в папке, и я не мог отделаться от раздражающего ощущения, что он не слушает меня. Или он все знает, или ему безразлично, подумал я.

Он отогнул рукав и взглянул на часы. Я был удивлен. Массивные швейцарские часы с хромированным браслетом стоили вдвое больше, чем получал за месяц подполковник милиции. Интересно, что он делает с часами, прячет под рукав или снимает, когда его вызывает министр? Я замолк.

Иванидзе оторвал от папки воловий взгляд и тихо сказал:

— Продолжайте.

— У меня все, — сказал я.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и, одернув левый рукав, сказал:

— Запишите факты, о которых вы здесь рассказывали. Выводов не надо. Выводы мы сами сделаем. Запишите и другие факты. Если вспомните.

— Какие факты вы имеете в виду?

— Те, о которых вы не рассказали.

Я не рассказал и половины того, что знал.

— Видите ли, возможно, я что-то и вспомню, но для этого необходимо подумать. Я подумаю, — сказал я и встал.

— Подумайте. Если понадобится наша помощь, позвоните по им телефонам. — Иванидзе записал два номера на листке.

— Обязательно.

На улице я скомкал листок и щелчком забросил в урну.

Светало, а сон все не шел. Мысли цеплялись одна за другую, и казалось, их бегу не будет конца. Я встал и принял седуксен.

Почему, спросил я себя, все так складывается? За что бы я ни взялся, ничего у меня не получается. В чем моя вина? Этот вопрос я задавал себе не впервые. Но никогда толком не мог на него ответить. Может быть, в том, что я был слишком самонадеян? Вот и с театром я сам себе морочил голову, а не Тариэл мне. Я обманывал себя. Была бы пьеса талантливой, Тариал не стал бы раздумывать, ставить ее или нет. Полбеды обманывать себя. Из-за своей самонадеянности я обманывал Дато. Он предупреждал, что я не смогу помочь Карло. Что же я? Не задумываясь ринулся вперед, размахивая картонным мечом. Помогать надо умеючи. Что-то я не так делал, если преступника по-прежнему благоденствуют, а честный человек томится в тюрьме…