Юрий Домбровский - Рождение мыши

Пока Нина рассматривала акварель, он стоял рядом и глядел на нее, а потом спросил:

— Ну, как?

— Очень хорошо! — ответила она горячо. — Неужели это вы сами?

Он хотел ответить, но зазвонил телефон, и он пошел снять трубку.

— Да! — крикнул он и сразу перевел глаза на Нину. — Здравствуйте, здравствуйте, дорогая! Да нет, не один, а с товарищем — спасибо! Да! И выспался, и отдохнул. Кое-что начерно! А вот приходите вечером, покажу. — Трубка что-то горячо забормотала. — Ну, хорошо, только приходите вы, а я сегодня хочу еще посидеть дома. Болит не болит, а… ну, лучше, если вы придете ко мне… Нет, товарищ уйдет! Нет, ее еще не видел! Вот приходите, зайдем вместе. Ну так жду! — он положил трубку. — Замечательная девушка эта Таиса, — сказал он неуверенно, — она тоже что-то нарисовала — сейчас вот принесет.

Нина хмуро посмотрела на него.

— Вы с ней про меня говорили?

— Про вас! — ответил он, подумав.

Она пожала плечами.

— Странный вы человек, Николай Семенович! — сказала резко.

— Почему?

— Так! — отрезала она и встала. — Странный, и все. Прощайте, мне надо идти.

Он осторожно взял ее за руку.

— Почему вы сердитесь?

Она холодно отобрала руку.

— Николай Семенович, я не сержусь, но я органически не выношу бесцельной лжи, а когда люди врут про меня и при мне еще… ну, зачем это вам?

Он молчал.

— И неужели вы не понимаете, как это оскорбительно для меня?

Он молчал.

— Так прощайте! — сухо кивнула она и пошла.

Он вдруг заслонил собой дверь.

— Нина, — сказал он очень просто, — я же теперь всегда буду врать про вас.

— Вот еще! — гордо и резко удивилась она. — Почему же это?

— А вы сами не понимаете?

Она усмехнулась.

— А что я должна понять изо всей этой каши? Что?

Он молчал.

— Может быть, что вы меня любите? — насмешливо и грубо подсказала она.

Он кивнул головой.

— А Таису?

— Господи, это же совсем другое дело, — сказал он быстро и горячо, — мы с ней вместе…

— А Шару?

— Мы с ней друзья.

— А Нюру?

— Какая еще Нюра? — закричал он. — Откуда вы?..

— А Елену?

— Ленку? — рассердился он.

Она устало вздохнула.

— Николай Семенович, вы как-то совсем не так меня поняли.

Он взял ее за руку и подвел к стулу.

— Ну, сядьте! — попросил он. — Не могу же я с вами разговаривать стоя. — Она покачала головой и осталась стоять. — Ниночка, что вы такое говорите? Какая там Ленка? Какая Таиса? Вы моя синяя птица! Видите, как я искололся о шипы, пока лез за вами.

— За мной? — удивилась она и села.

— А за кем же тогда? Разве вы уже не поняли, что это было путешествие за вами?! Разве я не мог бы дождаться дня и послать любого? Нет! Я решил так: если она сейчас пойдет и дальше за мной, через все колючки, то я при ней тоже пройду над пропастью и достану гнездо. И вот, если ночью с больной ногой я не сломаю себе голову — потому что второй раз уже кладут голову, — она всегда будет со мной.

В дверь вдруг постучали.

— Откройте, — шепнула она, — это Таиса.

— Ну нет, сейчас я уж никому не открою, — сказал он громко и вдруг притянул ее к себе и поцеловал в губы.

— Ни-ка-ка-я тут не Ленка, — сказал он, — ни-ка-ка-я не Таиса, ни-ка-ка-я… ты! ты! ты!

Она помолчала, а потом сказала:

— Николай, мне будет совсем плохо, если я не смогу жить без вас. Я совсем этого не хочу — понимаете? Ведь я в синие птицы не гожусь! Меня в эти клетки, — она показала на угол, — не посадишь, я только сама по себе.

Николай вдруг отпустил ее и пошел в тот угол, где стояла клетка, закрытая простыней. Осторожно поднял ее и перенес на подоконник.

— Смотри! — сказал он и открыл клетку.

Синяя птица смирно сидела на жердочке и смотрела на них.

— Видите: уже привыкла! — сказал Николай с выражением, которого она не поняла. — Она ведь обыкновенный дрозд, только перышки у нее синие, да живет высоко — не достанешь, а так как все дрозды быстро привыкают к хозяину, сейчас она запоет.

Он перегнулся и осторожно открыл окно. Был ясный погожий день. Пахло землей, цветами, зеленью и спелыми яблоками.

— Ну, — сказал Николай, поворачиваясь к Нине, — смотрите!

Синяя птица беспокойно вертелась на жердочке, спрыгивала, опять вспархивала и смотрела то вниз на двор, то на них, потом вдруг успокоилась, притихла и издала какой-то резкий каркающий звук — не то отказываясь навек от песни, не то прочищая горло перед первой песней в неволе.

— Что она? — спросила Нина.

Он улыбнулся.

— А вот сейчас она запоет и вы услышите, какие песни поют синие птицы в неволе.

Она вспоминает это, сидя на кушетке, и ей становится все мутнее и все тяжелее. Что толку, что она сейчас пробует ворчать, огрызаться, валить с больной головы на здоровую и ругать Николая; с совестью разговор ведь короткий — она не спорит, она попросту спрашивает:

— Ты же кричала «люблю, люблю» и спуталась с другом, какая цена тебе после этого?

— Но я его ждала — ты знаешь!

— Сколько ты ждала? Как ты ждала? Ездила по курортам? В институте мечтала о великой любви, а стала взрослой, что получилось?

— Николай сам был во многом виноват, — почему он мне не дал ребенка? Что, я не просила его об этом? А ты знаешь, какое это унижение, когда красивая, самолюбивая молодая женщина должна… Э, да ты отлично знаешь все, но ты провокаторша, как все совести на свете.

Но это жалкая отговорка, совесть не проведешь — она старая наторелая ведьма.

— А почему же ты сразу не разорвала с ним? Вот тогда бы ты была права, — говорит совесть.

— И изменял он мне тоже много.

— Бедная девочка, он ей, оказывается, изменял! Что ж ты молчала?

— Что делать! Я такая тряпка. Я его люблю.

— Ах, ты тряпка? Ах, так, оказывается, любишь! Ну, хорошо! А вот он завтра придет к тебе, что ты с ним сделаешь? Захлопнешь перед носом дверь и скажешь: «Иди, иди на все четыре стороны!»? Или тебя не хватит и на это? Ты же тряпка! Так же любишь! Ты синяя птица в его клетке!

Она молчит.

— Так что ж ты все-таки сделаешь?

— Но у меня долг перед сыном и Григорием, — умоляет она, — что, ты не знаешь этого?

Совесть зло смеется.

— Я знаю, что ты с ног до головы в неоплатных долгах, одни признаешь, от других отрекаешься.

— А лучше, если я брошу сына?

На это совесть не отвечает, и разговор прекращается.

Нина сидит, сжавшись в комок, и даже не плачет, а только дрожит.

Это ужасно, что иногда воскресают мертвые. Милый! Я похоронила и оплакала тебя, зачем же ты приходишь снова? А ты, конечно, пришел! Где это и про кого написано: «И лежит на нем камень тяжелый, чтоб встать он из гроба не мог»? В жизни все совсем не так просто. Вот вернулся же мертвец.