Руслан Тотров - Любимые дети

«Слава богу, хоть угол свой есть у тебя».

Через неделю она приехала с Черменом, и, пока я трудился в отделе, изобретал и конструировал во имя грядущего, они купили шкаф, деревянную кровать и тумбочку к ней, письменный стол (как же, Алан ведь у нас у м н ы й), купили кухонную мебель и утварь, привезли все это, расставили, повесили занавеси на окна и так далее и тому подобное, и теперь уже я застыл на пороге, вернувшись с работы, а мать и Чермен смотрели на меня, улыбаясь, и ждали — что я скажу?!

«Зачем вы это сделали?» — спросил я.

Они переглянулись растерянно.

«Я ведь не мальчик уже, чтобы покупать мне обновки. Какой ни есть, но я мужчина все-таки, вы хоть бы о самолюбии моем подумали».

«Алан, — смутившись чуть, но строго сказала мать, — все это куплено на твои деньги».

«Спасибо за информацию», — хмуро кивнул я.

Зарплаты моей невеликой мне и самому едва хватало — комнаты сдавались недешево, да и тетя Паша требовала своего, и даже Канфет, если вы помните, рубль с меня сорвал, — но ежеквартальные премии свои, 50—60 процентов от оклада, я отдавал матери, оказывая

ПОМОЩЬ РОДИТЕЛЯМ,

и возвышаясь тем самым в собственных глазах.

«Знал бы, — проворчал я, — лучше выбрасывал бы их. Ты мне мать все-таки, а не копилка».

«Хватит, — оборвал меня Чермен, — не забывай, что мы постарше тебя».

«Ну и парочка, — оглядев их, усмехнулся я, — кот Базилио и лиса Алиса», — и, махнув рукой, — ну, что с вас взять? — сходил, купил шампанского, и мы справили новоселье, весело и ладно посидели втроем, поговорили, посмеялись, вспоминая прошлое, детство мое вспоминая.

Потом они купили мне холодильник, чуть позже — телевизор, и все это опять за м о и деньги, и квартира преобразилась, даже уютной стала, и только раскладушка, прогнутая немного, портила антураж; покрытая матрасом, застеленная покрывалом, она служит диваном мне, тахтой, местом праздного возлежания, у изножья ее стоит телевизор, и, улегшись вечерком и устроившись поудобнее, я гляжу в голубое окошко, наблюдая мир.

Тетя Паша ушла из моей жизни навсегда, как мне казалось, но недавно я увидел ее вдруг на улице, на углу. Стоя у перевернутого вверх дном деревянного ящика, она продавала груши, и, судя по безмену, которым пользовалась, не министерство торговли представляла, а саму себя как таковую, тетю Пашу.

«Добрый день», — учтиво поздоровался я, но глянув на меня неузнающими глазами, она отвернулась и крикнула отрывисто, но не слишком громко, так, чтобы ее не услыхали невзначай служители правопорядка:

«Груши! Груши алагирские!»

Закончив уборку, мать достает из шкафа, выкладывает на раскладушку мои одежды, осматривает их — пальто, пиджак, рубашки, белье и так далее, — подшивает что-то, штопает, пуговицы укрепляет, швы, сидит, склонившись, иглой орудует. Я тут же, рядом, стою, прохаживаюсь, смотрю на нее и жду — слишком уж долго она молчит, значит, важное что-то хочет сказать. И вот она вкалывает иглу в поролоновую подушечку, поднимает голову и произносит задумчиво:

— Таймураз хочет жениться.

— Таймураз?! — раскрываю рот от удивления. — На ком?

— Ты и сам бы должен это знать. Как-никак он брат твой.

— Ладно, — прошу, смутившись, — скажи.

— Она учительница, работает в нашей школе, — мать называет имя ее и фамилию и добавляет: — Городская.

— Да-а, — вздыхаю, — ну и летит же времечко.

— Летит, — соглашается она. — Чем дальше, тем быстрее…

Вижу — мы сидим за столом в нашем старом доме: отец, мать, Чермен и я, а перед нами, малолетний еретик перед святой инквизицией, стоит, опустив голову, Таймураз. Вина его состоит в том, что, не довольствуясь близким, кровным родством, он ищет отдаленного в природе. В нашем доме зимовали ужи, бегали по ночам, сопели и хрюкали ежики, орали птенцы, червей требуя, — какой только живности не навидались мы, но относились к этому терпимо, никто не ругал, не упрекал Таймураза — такая особенность у мальчика, животных любит. Однако млекопитающих, рептилий и пернатых ему показалось мало, и, продолжая поиски родства, он выкопал в лесу, привез на тележке и выгрузил в нашем саду средних размеров муравейник. Это было зимой, а когда пригрело солнышко и муравьи выглянули впервые из убежища своего, небоскреба земляного, им пришлось немало изумиться перемене ландшафта. Забеспокоившись, они принялись исследовать местность и начали вскоре захаживать в наш старый дом, чтобы закусить чем бог послал и время провести приятно.

И вот мы сидим, почесываясь, и отец говорит раздраженно:

«Чтобы завтра же их не было в доме».

Чермен, играющий, как всегда, роль адвоката, замечает скептически:

«Что он их на цепь посадит, что ли?»

Таймураз молчит угрюмо.

«Видишь, — говорю я назидательно, — папу кусают», — и, получив затрещину от Чермена, умолкаю тут же.

«Чтобы я ни одного здесь не видел!» — свирепеет отец.

Почесываясь, мы смотрим на Таймураза, ждем ответа.

«Не будет, — говорит он наконец, — ни одного не останется, — и добавляет мрачно: — Если вы отдадите мне огород».

«Что?!» — удивляется отец.

«Если огород отдадите», — повторяет Таймураз.

«Зачем он тебе?» — мягко спрашивает Чермен.

«Нужен».

«Ладно, — говорит отец, — а что мы зимой будем есть? Где картошку возьмем, кукурузу, фасоль?»

«Я же не в футбол там собираюсь играть, — обижается Таймураз. — Все, что вы с огорода имели, вы получите, и даже больше. Только сажать, полоть и поливать я буду сам».

«А хоть вскопать его нам можно?» — спрашиваю я.

«Копать можно, — милостиво разрешает он. — Только под моим наблюдением».

«А муравьи?!» — яростно чешется отец.

«Они улучшают почву».

«В доме?!»

«В дом они больше не придут, — обещает Таймураз. — Если огород дадите».

«Это смахивает на шантаж», — вставляю я.

«Бери! — выходит из себя отец, сдержанный обычно и спокойный. — Все забирай!»

«Хорошо, — важно кивает Таймураз, — сегодня еще потерпите, а завтра их не будет».

На следующий день муравьи ушли из дома, а мы с интересом смотрели, как Таймураз и два его приятеля малолетних, одноклассники его Абхаз и Ольгерт, прохаживаются по огороду, размечают что-то, о чем-то бормочут деловито, и, насмотревшись на них, отец махнул рукой в отчаянии:

«Что будет, то будет. С голоду не умрем».

Троица эта, земледельцы сопливые, всю весну и все лето, все каникулы свои провели на нашем огороде, сажали, сеяли, окучивали, поливали, над каждым росточком тряслись, и мамаши их, Абхаза и Ольгерта родительницы, то и дело приходили к нам, стояли, пригорюнившись, глядели на чада свои и вздыхали сокрушенно:

«Околдовали их, что ли?»

«Чудо, да и только».

Однако настоящие чудеса были впереди. Осенью три друга-приятеля собрали урожай гораздо больший, чем мы собирали когда-либо, и разницу Таймураз разделил на три части, все по справедливости, и свою долю он отдал нам как вознаграждение за покладистость, а две другие Абхаз и Ольгерт развезли по домам на тележке, той самой, на которой Таймураз прикатил муравейник, развезли, по нескольку рейсов сделав, на радость папам своим и мамам.