Владлен Анчишкин - Арктический роман

Столик для президиума стоял в зрительном зале. В креслах устраивались группами, по одному инженеры, техники, рабочие. В полупустом зале рудничного клуба было шумно. Никто толком не знал, как вести совещание, кто должен вести, — в несколько голосов поступило предложение избрать президиум. Начался спектакль.

На одном пароходе с «официальным» главным приехал начальником участка внутришахтного транспорта Радибога — краснолицый блондин с длинными ногами, широкой грудью. На третью ночь после их приезда в комнате Афанасьева и Гаевого зазвонил телефон. Афанасьев спал, Гаевой поднял трубку.

— Здравствуйте, — сказал в трубке незнакомый голос. — Как вы себя чувствуете?

— Почему вы об этом спрашиваете? — спросил Гаевой, прислушиваясь. — Кто говорит?

— Толик Радибога.

— Чего вы хотите?

— Скучно, — сказал Толик; в трубке послышалось, как он зевает, — хочется поболтать с умным человеком. Как там у вас… на окре?

— Слушайте, Толик, — сказал Гаевой, — мне завтра на первый наряд. Уже сегодня. Я только что лег. Давайте утром поговорим.

Гаевой ворочался с боку на бок, только уснул, вновь зазвонил телефон: говорил Толик Радибога.

— А знаете что, — предложил он, — идите-ка ко мне до наряда мы успеем сгонять сочинскую пульку, приемлемо?

— Послушайте, Радибога… у вас бессонница? — спросил Гаевой.

— Не-е-ет… что вы? — весело ответил Толик. — Я спать люблю. А на острове так спится… полярка ведь начинается. Я днем выспался.

— Знаете что, Радибога, — оказал Гаевой. — Оставьте меня, ради бога! — И бросил трубку.

Теперь он не мог уснуть: ждал следующего звонка. А когда, успокоившись, прикорнул, у самого уха пронзительно зазвонил будильник… С больной головой Гаевой пошел на наряд. На первом наряде был Радибога. Гаевой не мог смотреть на него без зубовного скрежета.

В следующую ночь телефонные звонки повторились. Услышав знакомый голос, Гаевой спросил:

— Толик?.. Радибога, конечно… Когда вы были маленьким, вы не скатывались с печки вниз головой?

— Не-е-ет… — ответил Толик. — Мы жили в городе, у нас плита была двухконфорная. Знаете… такая… кафелем обложенная…

— Что вам нужно?

— Я один…

Гаевой стащил одеяло с Афанасьева, вложил в руки трубку:

— Радибога… Хочет с тобой поговорить. Афанасьев поговорил с Толиком, попросил больше не беспокоить. Лишь Радибога положил трубку, Афанасьев вызвал дежурившую по коммутатору Корнилову. Оказалось: начальник ВШТ в шахте, звонили из общежития номер шесть; телефон висел в общем коридоре. Ольга позвонила в общежитие — трубку не снимали.

— Ну па-ап-аразитство! — разозлился и Афанасьев.

Не успели инженеры заснуть, вновь раздался звонок: Гаевой вскочил.

— Кто это?

— Богодар. На проходке камеры трансформаторов… Вы слышите меня? Говорит Анатолий…

— Слушай, ты! — закричал Гаевой, задыхаясь. — Радибога ты или Богодар, но я тебя, гада…

Афанасьев вырвал трубку у Гаевого, тоже закричал:

— И-а-если ты… эй! Длинный ты или короткий, жирный или тощий — возьми та-ат-елефонный аппарат и разбей у себя на голове!

Инженеры возбужденно переговаривались, перемывая косточки какого-то болвана, вздумавшего разыгрывать по ночам. Зазвенел телефон продолжительными резкими звонками с короткими перерывами. За трубку ухватился Афанасьев. Говорила Ольга.

— Мальчики, — говорила она, — что вы наделали?.. С вами разговаривал главный инженер. Что вы делаете? Он в шахте, просил передать, чтоб вы немедленно пришли в шахту. Зачем вы так?

Через полчаса Гаевой и Афанасьев стояли перед главным, выслушивали взыскания: организация труда в ночной смене «со всей ответственностью» была «ни к черту».

На второй день о случившемся знал весь рудник. Гаевому и Афанасьеву стало тесно на Груманте.

Анатолий Зосимович Богодар был мужчина средних лет, ниже среднего роста, щупленький, с большим красным носом, унизанным синими прожилками. С легкой руки Гаевого и Афанасьева он с первых дней на Груманте насторожился — молодым специалистам не доверял. Каждый наряд, каждую беседу заканчивал словами:

— Инженер Гаевой… Инженер Афанасьев… Инженер Ра-ди-бо-га… Вы слышали, что я говорил?.. Сделайте и лично проверьте.

Кто-то на трубопроводе в людском ходке написал мелом, красивыми буквами: «Инженер Бо-го-дар, лично (дальше шло неприличное слово)!» Надпись никто не стирал, а когда в шахту пошел Богодар, он лишь дошел до места, где было написано, вернулся. Он так расстроился, что забыл сдать номерки в табельную. После этого он больше не говорил «лично проверьте». Теперь каждый раз начинал так:

— Инженер Гаевой… Инженер Афанасьев… Инженер Ра-ди-бо-га… и другие… Со всей ответственностью заявляю… — и «заявлял» то, о чем хотел «заявить».

На нарядах каждый раз кто-либо, спрятавшись за спину соседа, гудел в кулак:

— Со всей ответственностью, пора в шахту…

У главного шевелился нос, синие прожилки на нем делались фиолетовыми, загорались глазки. Он искал шкодника и сбивался с мысли — путался, повторялся; если находил того, кто гудел, тихо и ядовито мстил ему. За полгода весь горный надзор рудника сделался его личным врагом. Ему мстили итээровцы. Где бы и какое собрание ни проходило, главного избирали в президиум;. вслед за ним шли, рыча и разбрасывая угрозы, Гаевой, Афанасьев, Радибога. Собрание превращалось в спектакль. На такие собрания любили ходить шахтеры.

И теперь, лишь главный подошел к столу, покрытому красной скатеркой, из зала полетели предложения избрать президиум; по рядам пошел веселый шумок, заиграли улыбки.

— Не надо президиума! — кричал Радибога. — Пусть Анатолий Зосимович сам!..

Афанасьев оглядывался, разыскивая кого-то; вдруг закричал, подняв руку:

— Га-аг-аевой!.. Гаевого в президиум!

Все повернулись к Афанасьеву.

— Афанасьев! — выкрикнул Гаевой.

Грохнул смех.

— Ра-ди-бо-га! — кричали сквозь хохот.

— Бо-го-дар!

— Подвести черту!

У главного шевелился нос, фиолетовые прожилки выделились, глаза сделались маленькими. Запинаясь, он предложил переменить президиум.

— Со всей ответственностью, — сказал он, — нельзя, чтоб всегда был один и тот же состав. Лично…

Его замечание лишь подогрело членов производственно-технического совещания. Все сидели набрав воды в рот: предложенные кандидатуры не снимали, новых не подавали. Увещевания главного не помогли. Афанасьев побежал в президиум, не дожидаясь приглашения. В зале засмеялись. Гаевой вышел из ряда, шел по проходу.

На совещании присутствовало больше обычного итээровцев, рабочих — людей «от забоя», — спорили дельно, горячо. Главный был инженер толковый, увлекся и перестал замечать сидевших рядом — вступал в спор, горячился. Афанасьев не поднимал головы. Перед ним лежала стопка бумаги, он что-то писал, торопясь, перечеркивал написанное, переписывал. К концу собрания главный отвлекся: передал председательство Гаевому, углубился в чтение каких-то бумаг, то и дело улыбался, не то осуждающе, не то поощрительно. Богодар читал из тетради, кивнул понимающе, объявил: