Владлен Анчишкин - Арктический роман

На руднике стали замечать: когда Ирина выходила из дому, дворняжкам лучше было не лаять, — пес не щадил их в такие минуты. А кошек Цезарь не трогал. Кошки чутьем улавливали это, что ли, не боялись его, хотя от других собак убегали как бешеные, прыгали, спасаясь, на плечи полярникам.

Заметной стала еще одна перемена: при Цезаре нельзя было даже шутя пригрозить Ирине, накричать на нее. Пес рычал, шерсть становилась дыбом — и готов был наброситься на «обидчика».

Ирина часто укладывала Оленьку в коляску, приучала спать на дворе. Она оставляла Цезаря возле коляски, приказав караулить. Пес не подпускал никого, кроме Юрия Ивановича. Он не лаял — лишь выл и рычал.

Удивительно было то, что никто не обучал Цезаря специально. Он оказался сообразительным, умным псом.

Однажды Юрий Иванович взял его с собой в Баренцбург; шел на лыжах один и прихватил на случай встречи с белым медведем. Все сорок километров пес не пробежал и минуты спокойно, рядом. Он носился как оголтелый, обнюхивая берега Колбухты и фиорда, каньоны, склоны гор, оставляя на камнях собачьи меты. А потом Цезаря видели в Баренцбурге одного. Ирина возила к детскому врачу на консультацию Оленьку. Цезарь вдруг появился на руднике: обнюхивая тротуары и лестницы, разыскивал Ирину. Он сопровождал ее из Баренцбурга… Ирина шла на катере по фиорду, Цезарь бежал по берегу, прислушиваясь к знакомому рокоту мотора.

Когда началась война, в Айс-фиорд вошла английская эскадра; от мыса Ивана Старостина корабли разошлись по трем советским рудникам. Эсминцы, забиравшие грумантчан, грузились на траверзе поселка, на рейде; Кольсбеевского порта тогда не было. Погрузка шла поспешно. Полярникам разрешалось брать с собой по одному чемоданчику.

Цезарь бегал по берегу, рычал на незнакомые шлюпки, сновавшие между кораблями и берегом.

Корабли уходили без шума, не давали и традиционных для моря прощальных гудков; у Шпицбергена были замечены немецкие подводные лодки. Корабли торопились.

Цезарь впервые залаял. Он метался по берегу, на котором не осталось людей, отчаянно лаял, выл. Потом он бросился в воду и поплыл к эсминцу; с палубы кричала Ирина. Эсминец разворачивался — струёй воды от винтов Цезаря отнесло в сторону берега. Эсминец быстро уходил, Цезарь вернулся на берег, исчез среди строений поселка.

Эскадра собиралась у выхода из Грин-фиорда, против мыса Хееруде, на котором теперь стоит новая баренцбургская шахта. Подходили последние корабли с Пирамиды, выстраивались в боевой порядок грумантские баренцбургские корабли.

На мысу появился Цезарь. Он задыхался после сорокакилометровой бешеной гонки: вывалившийся из широко раскрытой пасти язык болтался, с языка сбегала слюна. Одной секунды он не стоял на месте: метался по высокому, обрывающемуся берегу, бешено лаял и выл. Ему кричала Ирина; ее трудно было успокоить. Она просила английских офицеров взять Цезаря. Но англичанам было не до пса. Главное для них было вывезти людей. Эскадра спешила выбраться из Айс-фиорда, похожего на мышеловку, над фиордом могли появиться бомбардировщики со свастикой на фюзеляжах и крыльях.

Цезарь вновь прыгнул в воду с высокого берега, плыл к эсминцу на голос Ирины. Корабли уходили. Цезарь плыл, все дальше и дальше удаляясь от берега, все больше и больше отставая от эсминца. Корабли набирали скорость. Цезарь-исчез между волнами.

Скрылся за горами мыс Хееруде. Корабли вышли в Гренландское море. Скалистые горы заслонили пролив в Айс-фиорд. Все дальше и дальше уплывал дикий и холодный — пустынный теперь — Шпицберген. Вокруг было море.

В декабре 1946 года, когда солнце уже не показывалось над морями Ледовитого океана, на Шпицберген пришел первый после войны советский пароход с полярниками, грузами.

Пароход гудками приветствовал Айс-фиорд, норвежский радиомаяк Кап-Линне, мыс Ивана Старостина, гудел на траверзе Грин-фиорда, на берегу которого когда-то стоял Баренцбург, на траверзе Груманта, Лонгиер-бюена, — он шел в дальний конец фиорда — на Пирамиду.

Была полная полярная ночь. Над островом стояли шатром переливающиеся лучи полярного сияния; текучими стрелами лучи уходили в зенит и соединялись там. На пути парохода вырезалась из темноты километровая стройная громада горы Пирамида. Пароход, приветственно гудя, остановился на рейде.

Напрасно луч прожектора искал довоенные строения рудничного поселка: жилые дома, административные и цеховые здания, теплоэлектростанцию, пирс, — их не было. Черные корабли со свастикой на вымпелах сожгли советские поселения в начале войны.

На берег переезжали в шлюпках; прожектор освещал прибрежные нагромождения округлых глыб песчаника. В первую шлюпку сел бывший начальник добычного участка грумантской шахты Кирилл Олегович Зайцев; на Пирамиду он ехал теперь начальником рудника.

Высаживались с ружьями. На острове много белых медведей. Это осторожный, чуткий зверь. Он боится шума. От шахтерских поселков его отпугивают не только лай собак, шумы работающих моторов, механизмов, но подземные взрывы в горных выработках. Медведь, однако, и любопытный зверь. Он не пропустит случая познакомиться с новым на острове, узнать — что это?.. Можно не бояться «этого» или нужно убегать от него? На Пирамиде больше пяти лет не было человека. Теперь медведь мог встретиться здесь неожиданно. А с белым медведем шутки плохи. У полярников, первыми после войны ступивших на землю Шпицбергена, были ружья.

Дикий, пустынный берег лежал передними. Не верилось в то, что под высокой горой жили когда-то люди; на горе на середине высоты ее, строилась угольная шахта.

Возле глыбы песчаника, в тени, отбрасываемой ог света прожектора, стояло какое-то крупное животное, прижимаясь к глыбе. Животное не было похоже на медведя, на оленя, на мускусного бычка. Оно стояло не шевелясь, смотрело на них, принюхиваясь. Широкая, могучая грудь зверя часто расширялась, сужалась, из ноздрей струился парок. Зверь не приближался, не уходил: стоял не двигаясь, как привидение.

Кто-то из молодых полярников тихо предупредил ломающимся голосом:

— Волк… должно быть.

Все повернулись к высокой глыбе. Привидение не двигалось.

— На острове нет волков, — громко сказал Зайцев.

Кирилл Олегович уж несколько секунд смотрел на животное и вот о чем думал в эти мгновения.

…Суровая, подкинутая людьми земля. Скалы, ущелья, болотистые долины и ледники. Вокруг бесконечный океан холодных морей.

Вскормленный людьми, обласканный ими, брошенный людьми на острове, по берегу пустынного фиорда бежит одинокий пес. Чужие серые корабли увезли людей; чужие черные корабли идут на Грумант. Пес бежит по берегу, прислушиваясь к мерному гулу корабельных моторов, — спешит встретить людей на берегу. Чужие корабли стреляют по Груманту. Горят дома, где жили люди, горят склады, из которых люди кормили пса, — все горит, взрывается. Люди не вышли на грумантский берег. Пес возвращается в Баренцбург: черные корабли заворачивали и в Грин-фиорд. В Баренцбурге тоже пожар, взрывы. И на баренцбургский берег люди не вышли.