Константин Волков - С тобой моя тревога

— Да, — согласился Сергей Петрович.

Помолчали.

— Я скоро уеду, Камал Каюмович, — Дорофеев протянул телеграмму. — Вот…

— Как? Не может этого быть!

Каюмов прочитал раз, поглядел на Дорофеева, потом пробежал текст еще раз, положил бланк на стол.

— Вы же здесь нужны! Кто это придумал? Горком, обком знают?

— Знают… Но надо… Специалистов в нашей области еще не хватает, понимаешь? Вот только стареть начинаю. Скоро уже и на пенсию. А дел — непочатый край…

— Говорят, кто пил воду из здешней реки — будет тосковать и непременно вернется обратно, Сергей Петрович.

Дорофеев грустно улыбнулся:

— Тосковать еще как буду!.. Непременно вернется обратно, говорите? Что ж, пускай эти слова будут вещими… Я пригласил вас одного вот зачем: лечу послезавтра в Москву на несколько дней. За директора останетесь вы. Но потом я уеду по назначению, а вы останетесь. Не временно исполняющим обязанности, а полноправным и постоянным, со всеми расширенными правами и возросшей ответственностью.

Каюмов попытался возразить, но Дорофеев поднялся со стула, остановил его:

— Не надо, Камал Каюмович! Вы именно тот, кто сможет руководить предприятием. У вас за плечами инженерный и административный опыт, ясное видение перспектив завода. Ваше назначение уже согласовано. Я рад!.. А главным просите Вишневского… Как вы думаете?

— А я никак об этом еще не думал, как и о том, что скоро придется провожать вас.

Вошла Ниночка, положила перед директором приказ на подпись.

— Вы мне больше ничего не скажете? — спросил Каюмов у Дорофеева, когда секретарь приемной вышла.

— Да все вроде… Может, купить что в Москве, скажите…

— Клюквы в сахаре, зеленого чая девяносто пятый номер. На Кировской, около почтамта, всегда есть…

В восьмом часу вечера Грисс поставил машину в гараж и пошел домой. Он уже миновал общежитие, когда встретил Одинцова. Поздоровались.

— Не приехала еще? — спросил Одинцов.

— Ольга? Через два дня. Телеграмму получил.

— Значит, порядок! Это хорошо, — Иван вздохнул.

— А ты чего не в городе? — поинтересовался Грисс. — Как Лариса?

— Лариса? Обознатушки-перепрятушки получились. Детский сад, одним словом.

— Не понимаю, — признался Василий.

— И понимать нечего! Отшила меня Лариса.

— Как «отшила»?

— Обыкновенно!.. От ворот поворот показала.

— В чем же ты провинился, Иван?

— Если бы?

— Что случилось-то? Говори, что ли?

— А-а!.. Знаешь что, давай выпьем! Один я не могу пить, натура не принимает. Все расскажу! Может, посоветуешь чего, ты же башковитый! Мне здесь и душу открыть некому. Ты, можно сказать, один кореш на весь поселок.

— А этот, Дурнов? Дружок твой!

— Этот?! Ха! Мокруха — тот еще дружок! Пойдем выпьем! Человек ты или нет?

— Пойдем, раз такое дело, — согласился Грисс. Он понял, что Одинцов находится в том душевном настрое, когда необходимо выговориться, душу излить. — Пошли во Дворец. Там в буфете коньяк есть.

— Я к ней почему с повинной пошел? Потому, что кончил с прошлым. Это раз! — Одинцов держал руку ладонью вверх посредине столика, рядом с тарелочкой, на которой в сахаре томились, исходили соком кружочки лимона. Он зажал мизинец. — Люблю я ее, факт! Это тебе два!

— Ты еще не выпил, — заметил Василий. — Говорил, выпить хочешь, а не пьешь.

— Ты не перебивай мысль, — попросил Иван. — Я, если в горе, пить не могу. Я бед могу натворить. А ты пей. Ты же не за баранкой! Так вот о чем, значит, я… Ты же, Василий, все про Ольгу знаешь, а не отверг ее, ждешь. Ты понять человека сумел. А Ларисочка моя этого простого дела понять не хочет.

— Не знаю, что тебе и посоветовать, — сказал Грисс. — Плохи твои дела, похоже…

— Плоше некуда, — согласился Иван. — Надо же! Как в песне получается: «На тебе сошелся клином белый свет». — Он взял рюмку, отпил большой глоток и поставил на стол. — Ты на меня не равняйся, Василий, пей! Мне трезвую голову надо, чтобы обмозговать этот кроссворд! Не признайся я — плохо… Повинился — еще хуже!.. Она не может в толк взять, что если я, вор, порвал с прошлым — мне можно хоть Госбанк доверить — копейки сам не возьму и другому не дам упереть… Ольге тоже можешь накрепко верить. Факт! Ты не торопишься?

— Нет, говори…

— Только Ларисочка один раз ошиблась во мне. Она моего характера не изучила еще.

— Какой же у тебя характер? — улыбнулся Василий.

— Решительный у меня характер! Ты не улыбайся, Вася! Я у той шестерни сгорел бы, а все равно доделал! Я и сейчас себе цель кое-какую определил наперед. Вроде морального кодекса. Первое — держать свой принцип. Мой принцип все равно сильнее, чем ее. Правда на моей стороне в нашем споре. Поэтому… Второе — обарахлиться мне надо. Костюм там… брючки узкие, туфлишки остроносые. Третье — я Лариску по образованности достичь должен. Не веришь, Вася!? У меня же мозги, как целина непаханая, без бороздок! Я за год три класса одолею, факт!.. Мне бы только с одним человеком переговорить, письмо написать. Этот бы мне все правильно посоветовал…

— Кто это?

— Дружок Дорофеева нашего. Из воров он. Одной судьбы мы с ним. Сумел же человек доверие получить у женщины. Внуков, поди, кучу имеет! Адрес взять у Сергея Петровича хочу.

— Уехал Сергей Петрович. Сегодня…

— Как уехал? — Одинцов даже встал со стула.

— Назначение новое получать.

— Постой-постой!.. Назначение получать? Уехал и ничего не сказал?!

— Он еще приедет… Дела сдавать будет… за вещами…

— Чего это так, вдруг?

— Он же коммунист, наш директор. А коммунист, это как солдат… пришел приказ — выполняй. Новый завод будет строить Сергей Петрович!

— Новый, говоришь!.. Так у него там сварочных работ непочатый край, а?!

— Сиди!.. Работы тебе и здесь хватит. — Василий взял Ивана за локоть, заставил сесть. — Не пори горячку!

— Думаешь, не возьмет? Возьмет! Он мне верит… Вот с Ларисой только неувязка… Ей еще год учиться.

Грисс рассмеялся.

— А ты не смейся! Как я сказал, так и будет!.. А кто вместо Сергея Петровича? Известно?

— Каюмов.

— А что?! Этот мужик тоже правильный! — одобрил Одинцов. — Тогда и я выпью. Только привыкнешь к человеку, поверишь в него — и на тебе…

Откуда-то сверху раздавался то мерный топот, то глухие удары, будто падало что-то мягкое.

— Что это там за топот? Вроде табун по деревенскому мосту бежит? — Иван прислушался.

— Дружинники… Занятия у них сегодня. Приемы самбо отрабатывают. Хочешь посмотреть?

— Не! Эти приемы я испытал на себе. Вроде тебе ничего плохого не сделали, а уже и сопротивляться не хочется и лежишь, как в пеленках закутанный. Посидим еще, Вася. Может, я еще чего не сказал тебе. Люблю душевно поговорить. А Мокруха — собака! — сказал, помолчав, Одинцов. — Он еще мне попытается козу сделать. Факт!