Алексей Бондин - Рассказы

Михаил Иваныч замолчал. Один из охотников захохотал, а другой, вздохнув, проговорил:

— Я бы на его месте со страху околел.

— Дурень,— сказал его товарищ.— Мертвый не воскреснет. Расскажи еще что-нибудь, дядя.

— Только смешное,— отозвался боязливо Вася.

— Смешное! Ну, ладно, слушай смешное. Расскажу я вам, ребята, про Ивана, про Степана, про рябчика и чудесные сны.

— А ну,—оживились охотники.

— Ну, слушайте. Шли по лесу два охотника, увидели рябчика. Нацелились в него и выстрелили. Рябчик упал. Вот первый охотник поднял рябчика, осмотрел его и говорит:

— Иван, рябчик мой.

— Нет, мой, я первый его увидел.

— Нет, мой, я первый выстрелил.

— Ты мимо выстрелил, не попал.

— Нет, ты мимо выстрелил.

Спорили, спорили, начали отнимать рябчика друг у друга и чуть рябчика не разорвали. Друг друга по морде.

Вот Степан говорит:

— В чем дело, о чем мы спорим, можно рябчика разделить, и никому не будет обидно.

— Как?

— А вот как. Дело идет к вечеру, заночуем в этой избушке, ляжем спать, и вот кому из нас приснится лучше сон, того и будет рябчик.

Порешили.

Зашли в избушку, поели, легли спать. Степану не терпится. Думает, он рябчика убил. Спрашивает Ивана:

— Иван!

— Что?

— Спишь?

— Сплю.

— А сон видишь?

— Вижу.

— Какой?

— Да будто я еду на чудесном велосипеде и так будто еду, что земля подо мной летит.

— Ну, я лучше тебя видел,— говорит Степан.

— Какой?

— Я тоже будто еду на велосипеде и так еду, что дух у меня занялся. И вдруг вместо рук у меня крылья выросли. Большие крылья, такие же, как у аэроплана. И вместо котомки вдруг хвост вырос, и вот будто я лечу...

— Чур, ничья,— говорит Иван.

— Почему?

— А потому, ты меня разбудил и не дал мне сон досмотреть. Может быть, он лучше бы твоего был.

— Ну, ладно, ничья так ничья.

Опять будто заснули. Степану опять не терпится. Он опять говорит:

— Иван, спишь?

— Сплю.

— Сон видишь?

— Вижу.

— Какой?

— А будто я вырыл в земле яму, спустился в нее, а там полно золота.

— О-о! Я лучше тебя сон видел.

— Какой?

— Иду будто я не по земле, а мимо неба и вот смотрю, земля наша летит, как мяч. Я пап ее и подмышку, А месяц смотрит на меня, улыбается и говорит:

— Вот молодчина! Всю землю забрал в свои руки, и все золото, значит, твое будет, что в земле.

— Стой, Степан, чур ничья,— говорит Иван.

— Опять ничья?

— Так ты же мне опять не дал сон досмотреть.

— Ну, ладно, ничья так ничья, спи и гляди другой сон.

Михаил Иваныч смолк, а потом спросил охотников:

— Вы слушаете, ребята?

— Слушаем, говори.

— Ну, так вот. Уснули опять охотники, только ненадолго. Степан снова спрашивает:

— Иван, спишь?

— Сплю.

— А сон видишь?

— Вижу.

— Какой?

— Не рассказать.

— Почему?

— Да уж очень хорош. Дай спервоначалу досмотрю, а потом расскажу...

— Ну, смотри. Мне тоже не рассказать.

— Что так?

— Да тоже уж больно хорош.

И вот уснули. Степан ночью проснулся, спрашивает:

— Иван, спишь?

Иван молчит.

— Иван, а Иван, спишь?

Иван опять не отвечает. Растянулся на сене и сладко всхрапывает.

Степан встал, рябчика ощипал, изжарил и съел. Погладил себе он брюхо, усмехнулся, подмигнул, лег и сразу уснул. Утром его будит Иван.

— Степан, вставай. Сон видел?

— Видел,—отвечает тот спросонья.

— Какой?

— Хороший. А ты?

— Ох, и видел же я. Никто на свете таких снов не видал.

— Ну?

— Вот тебе и ну...

— А ну, расскажи.

— Слушай. Лежу я будто в этой избушке. Вдруг небо разверзлось, крыша у избушки раскрылась и смотрю, с неба слетают два ангела. Да такие красавцы! Одежда на них белая, как облако, крылья серебряные с золотыми перышками. У одного волосы белые, как снег, а у другого черные, как ночь. У одного на голове месяц блещет, а у другого солнышко сияет. Взяли они меня под руки, подняли и понесли. Несут меня, а сами так хорошо поют! Я заслушался! Вот несут меня в какой-то дворец. Стены во дворце голубые, пол хрустальный, а на потолке звезды горят. Положили они меня на пуховую постель, а сами расправили крылья, полетели и, как облако, исчезли. И вот я будто опять заснул.

— Хорош сон,— сказал Степан.

— А ты какой видел? Рассказывай! — говорит Иван.

— Хм!.. Так я то же самое видел, Иван, что и ты. Будто лежу в этой избушке. Вдруг небо разверзлось, крыша у избушки раскрылась, слетели эти ангелы, подняли тебя и потащили. Мне так это стало скучно! Думаю, не воротится мой Иван. На землю его теперь калачом не заманишь. Так я и порешил, что ты больше не воротишься. Встал я, рябчика-то изжарил и съел.

Охотники захохотали.

— О, здорово, как он его оплел. Дядя, расскажи еще что-нибудь, а!

Михаил Иваныч чиркнул спичку и посмотрел на часы.

— Ладно, время еще много впереди.

Подбросили дров в печку, снова все улеглись, и Михаил Иваныч начал рассказ, только на этот раз что-то очень скучное.

Слышу я, мои соседи сладко зевают. И мне захотелось смертельно спать.

Проснулся я от легкого толчка. Открыл глаза. Почти у самого уха мне шепчет Михаил Иваныч:

— Вставай, пора... Только, чур, тихо!

Я поднялся. Хорошо топилась печка. С нар, где спали наши новые знакомые, доносился богатырский храп. Михаил Иваныч подбросил еще дров в печку и тихонько отворил дверь. Мы вышли. Он притворил дверь, и тихо проговорил:

— Покойной ночи!

На северо-востоке занималась заря. Лес молчал. Над нами невидимо пролетел вальдшнеп — прохоркал.

— Время,— прошептал Михаил Иваныч,— вальдшнеп уже тянет. Идем скорей. Как хорошо сегодня, нисколько не подстыло.

Мы бесшумно подвигались к тому месту, где сидели вечером.

— А ребята? — спросил я.

— Ну, что ребята? — Михаил Иваныч лукаво улыбнулся.— Во блаженном успении, сладкий покой.

Он снял шапку, сунул ее за пазуху, настороженно прислушался и тихо проговорил:

— Все по селам спят, по деревням спят... Хы! Один Миша не спит, на охоту идет.

Снова присели на упавшее дерево, где сидели вечером.

— А тихо как, а! Хорошо... Скоро запоют,— шептал Михаил Иваныч.

Вдруг вдали большая птица захлопала крыльями.

— Во, схлопался. Он, как петух. Перед тем, как петь, сначала крыльями схлопает... Во... слышишь, начал...

Из темной стены леса донеслась знакомая песенка лесного красавца-глухаря.

— Иди к нему, а я туда пойду,— сказал мне Михаил Иваныч и бесшумно исчез в предутренней мгле.

Солнце уже поднялось над лесом, когда мы возвращались обратно к месту нашей ночевки. За спиной у меня висел глухарь, а Михаил Иваныч нес двух, перекинутых через плечо. Лес оглашался птичьими посвистами, вдали бормотали косачи, на сухих, мертвых деревьях время от времени барабанили дятлы.

— Что-то не слыхать было наших охотников, не стреляли,— проговорил Михаил Иварыч.