Аркадий Первенцев - Матросы

Они вместе любовались морем, купались на Хрусталке. Галочка вспоминала свои первые заплывы, недавние впечатления детства и юности.

— Тот же буек. Те же скалы. И даже чайка та же. Может быть, только чуточку постарела…

В день рождения Галиной матери молодые люди вдвоем сходили на кладбище, обложили дерном могилу, выпололи бурьян. И опять — на Хрусталку. Ели сухие бублики, пили морс, болтали, сидя на камнях.

— У вас нет наколок? — спросила Галочка. — Какой же вы моряк без татуировки?

— А вы любите… наколки?

— Очень, — она смотрела на него с любопытством.

Они вернулись поздно. Зажглись матовые фонари на аллее каштанов. Каменная лестница круто опускалась к их дому. По краям лежали большие каменные шары — излишества, а красиво. В соседнем кино кончился сеанс. Шумно вытекала из дверей толпа.

Они сбежали на несколько ступенек, остановились.

— Почему вы дрожите? — Галочка заглянула Василию в глаза, прижалась. Так можно простоять вечность, не шелохнувшись, если бы только не перехватывало дыхание и не мешало бешеное биение сердца.

— Какой вы хороший, Вася, — она быстро поцеловала его.

Через минуту, пошатываясь, Василий шел по улице. Догнавший его патруль замедлил шаги. Старшина наклонил голову к самому его плечу.

— Лучше не принюхивайтесь, товарищ старшина, — посоветовал Василий светлым голосом.

— Понятно, — старшина подтолкнул его в бок, — втюрился. Бывает. Только крой пошибче, твое время на ноле.

Последнее утро в отряде. Двери кубрика — настежь. Выпускники третьей роты должны навсегда уйти отсюда. Возле баталерки пахнет слежавшимся бельем, дустом.

— На корабле будет полегче, — говорит Шишкарев, — но санатории ищи на земле, на море их нет…

Слышится дудка. Вчера были речи, приказ, сегодня все по-будничному. Впереди колонны деловито шагали сопровождавшие офицеры. С песней «Москва — Пекин» подошли к причалу Минной. От кораблей отваливали барказы — за ними, за матросами. А ведь еще совсем недавно они, молодые парни, в тумане поднимались к экипажу…

— Не подводите экипаж!- — крикнул Шишкарев.

И Матвеев помахал ему с барказа бескозыркой.

На носу стоял Бараускас, человек ледяной выдержки, — плечи развернуты, губы сжаты, белое лицо бесстрастно.

Барказ обошел флагмана. Открылся «Истомин», стали видны его орудия, матросы. На «Истомине» ждали не только комендоров или электриков, машинистов или рулевых, а новых товарищей и — кто его знает! — может быть, и боевых друзей.

На крейсере раньше срока справились с предобеденной приборкой и приготовились попраздничней принять пополнение, чтобы сразу тронуть отзывчивые на ласку молодые сердца.

В кубриках заранее распределены койки, везде полотнища «Добро пожаловать», доска героев украшена свежим венком, на столах — букеты.

На камбузе в котлах, подогреваемых потоками пара, готовили флотский борщ и рагу из барашка. Открыли бочонки с благоухающей специями керченской сельдью на закуску.

Как и обычно, перед подъемом флага командир принял от старшего помощника суточную ведомость. С завтрашнего дня в графе «Матросы» цифра увеличится.

— Молодых сразу не пугайте. Детишки они еще, если разобраться, — мягко посоветовал Ступнин старпому. — Кстати, прекрасные достали цветы, спасибо, Савелий Самсонович. Сколько вы за них заплатили? — Он полез в карман.

— Не затрудняйте себя, Михаил Васильевич. По традиции устроили. Матросы.

— Сколько заплатили? — строго переспросил Ступнин.

— Триста девяносто шесть…

— Получите! Четыре рубля сдачи.

— Ну как же так? Что вы, миллионер Дюпон? Тогда уж мы сами…

— Четыре рубля сдачи, товарищ капитан второго ранга.

— Есть, товарищ капитан первого ранга.

— Матросский рубль тяжелый. — Ступнин спрятал сдачу. — А мы на него то заем обрушиваем, то складчину, и пошло-поехало. Матросу хочется и мороженым полакомиться, и в кино девушку сводить.

— Меньше денег, меньше дебоширить будут, — буркнул Заботин.

— Ну и неисправимый вы! Успели забыть про складчину на корову?..

Барказы подошли к трапу. От корабля, создания рук и разума, вытеснившего многие тысячи тонн воды по древнему закону Архимеда, исходили колдовские запахи военного флота и то ли водорослей, то ли рыбы. Встревоженные и смущенные, поднимались молодые ребята по трапу левого борта — там не встречают с дудками, по этому трапу поднимаются матросы, доставляются мука, вермишель, капуста…

С палубы видны берег, колонны и львы Графской пристани, паруса яхт. Зазвенело «Смирно!», и вслед за поверкой и поздравлениями старпома строй распустили. Горнист проиграл «бачковую» — сигнал на обед.

Под тентом столы, на них ломти хлеба, селедка, посреди столов цветы.

После обеда разводили по кубрикам, определяли места. Архангелов сопровождал Архипенко, Матвеева, Одновалова, приписанных ко второй башне. Ловко проскальзывая в узкие горловины и увлекая за собой ребят, он задержался перед люком с откинутой дверью и куском кумача со словами «Добро пожаловать», стукнул подковками.

Дневальный, бывший пушкарь с Мотовилихи, отложив в сторону книжку, повел молодых между трехъярусными койками, расположенными под сенью окрашенного подволока; подволок был пересечен магистральными трубами и кабелями. Здесь рассчитан каждый квадратный сантиметр. Дневальный указал на койки и ушел.

— Верхняя койка занимается старослужащим, — объяснил Архангелов, — на нее ничего не кладут, на ней спокойно. Нижняя — рундук, днем на нем сидят, зимой харчатся. На среднюю складывается постель с нижней койки. Таким образом, верхняя койка — признак роста, и до нее надо дотянуться! Занимайте рундук. Форменки придется снять. Сегодня объявлено рабочее платье… В четырнадцать ноль-ноль — в башню.

Сосредоточенно принялись разбирать и укладывать вещи в рундук, по-братски поделенный на три части.

Василий сложил в свой отсек фланелевки, белые брюки, белье, носки, полотенца… Переоделся в парусину, приятно холодившую тело.

Матвеев сказал:

— Осмысливаю твой характер, Василий. Пылкий. Ты видел, как солома горит?

— Небось из сельскохозяйственной артели, не из киоска.

— Так вот, Вася. Стоит скирда. Сколько в ней силы! Сколько можно обедов сварить, ежели класть ее в печь охапками, понемногу. А можно и так: чиркнул спичкой — и занялась. Через энное количество минут — пепел.

— Я еще скирда или уже пепел?

— Покуда скирда.

— Не гореть, по-твоему?

— Гореть надо с пользой. Глядишь, и людям подольше можно будет возле тебя греться. Немудрячие вещички уложил, а весь мокрый, запыхался. — Матвеев пересел к нему поближе. — Ты возле нее себя губишь. Она щебечет, а ты как химический лед: дымишь, таешь…