Аркадий Первенцев - Матросы

Когда он подошел, Ступнин спросил:

— А как вы воспринимаете это зло, дорогой заместитель по политической части?

— Что я могу сделать? Негодовать? Сколько могу — негодую. Придешь в кубрик, заметят: «Вы негодуете, а адмирал, командующий эскадрой, тоже того…»

— Что «того»?

— Расписан по самое горлышко, — Воронец забулькал смехом. — Купался я с ним. И даже я ахнул.

— Адмирал был рядовым матросом, когда его расписывали. Так и отвечайте.

— Они тоже рядовые матросы. К тому же в уставах пока не запрещено, в инструкциях не записано. Моральный фактор? Конечно, следует искоренить… Разрешите идти?

А в это время ничего не подозревавший Карпухин извлек из тайной захоронки нехитрые принадлежности и отправился в один из трюмных отсеков: там котельный машинист чувствовал себя хозяином.

Гадкая это штука — исколоть свое тело, но редко у кого из моряков хватает мужества избежать соблазна. Если на тебе нет навечно пронзивших кожу синеватых рисунков, чем ты отличаешься от других? Кто ты? Сними форму — и кто угадает в тебе просоленного матрогона?

Если Карпухин решился продемонстрировать свое мастерство на братишке закадычного друга, значит, он считал это дело правильным, а разубедить его пока никто не сумел. В одном из самых глухих ходов сообщения поджидал человек, по коже которого сегодня должна пройтись рука великого мастера. Нужно было притаиться, присесть на корточки и поглядывать вправо и влево железного туннеля, нагретого, как сковородка, близко расположенными котлами и ритмично сотрясаемого работающей и на стоянке турбиной. Воздух поступал плохо, и потому мысль текла вяло. Мастер запаздывал. Еще можно было послать все к черту и, вырвавшись на свежачок, успеть окунуть разваренное тело в прохладную соленую воду.

«Считаю до ста… Если не придет, тогда вира помалу», — окончательно решил расслабленный молодой комендор.

На счете «двадцать три» послышались осторожные шаги, и лампочка, ввинченная в подволок, осветила широкие плечи и хорошо развитую грудную клетку Карпухина, привычно справлявшуюся с недостатком кислорода. Карпухин поздоровался кивком головы и приказал:

— Ложись!

— Куда?

— На палубу. Куда же? — с мрачной безапелляционностью проговорил Карпухин. — Животом ложись. Начнем со спины. Робу сними, тельняшку.

Архипенко окончательно смирился перед лицом такого делового подхода. Все совершенно просто, никаких излишних переживаний. Таинственность обстановки побеждала. Только бы скорее!

— Не пори, Вася, горячку, не на конке скачешь, — ласково буркнул Карпухин, приготовляясь к делу, в то время как Василий натужно примащивался голой грудью и животом на горячем железе.

Рисунок, предварительно показанный Василию, изображал картину баталиста, скопированную Карпухиным в Музее Черноморского флота. Это был один из эпизодов обороны, с Нахимовым, комендорами, заряжавшими пушку, с пороховым дымом и взорвавшейся бомбой, поразившей усатого артиллериста в застегнутом бушлате.

На спину, насухо протертую тряпочкой, Карпухин наложил копировальную бумагу, а поверх — эскиз. Глубокомысленно посапывая широкими ноздрями, он карандашом, вызывающим щекотку, перевел рисунок и спрятал бумаги за пазуху.

— Отдохни.

Можно расслабить напряженное тело, повернуться на бок и вобрать в легкие нестерпимо жаркий воздух.

«Художник» готовился к дальнейшей операции. Разбавленная молоком тушь в крышке коробочки из-под сапожного крема покрывала донышко лишь настолько, чтобы можно было окунать концы иголок, вделанных в пробки прямыми или узорными рядками. Долгий опыт подсказал Карпухину новинку — кое-какие детали рисунка накалывать секциями. Искусству портить человеческую кожу его обучил на тральщике ныне демобилизованный Кирилл Фигурнов, рулевой с эсминца «Свирепый». Этот моряк дрался на море и на суше, закалился в лобовых атаках и, увешанный орденами, произвел неизгладимое впечатление на молодого колхозного парня Карпухина. А там, на тральщике, всем хотелось быть похожими на самых прославленных мореплавателей. Командир одобрял буйные позывы матросских сердец. И можно сказать, почти вся история великой войны за Отечество отразилась на обнаженных телах экипажа: гибель кораблей и транспортов, десанты на Мысхако, Эльтиген, в Николаев, подвиги тральщиков, торпедных катеров и даже доставка боеприпасов из глубокого тыла…

Так Карпухин постиг мудрую науку накалывания. Сейчас ему понадобилось не менее часа, чтобы на спине Василия возникли брустверы бастиона и характерный картуз прославленного адмирала.

— Работенка ответственная, — пробормотал Карпухин, любуясь произведением своих жилистых рук. — Потерпи, Вася, зато потом… Только уговор: объявят купаться — не ходи… Сегодня уже были неприятности…

Упершись подбородком в горячее железо и тяжело дыша, Василий крепился изо всех сил. Но жара не успокаивалась, да и свободное время близилось к концу.

— Оставим… После… — простонал Василий.

— Ладно, — согласился Карпухин, — кожа у тебя нежная. Опухом пошла. Центральная задача в основном решена, а остальное сработаем после, где-нибудь на шкафуте. А грудь? Ты бы что хотел, Вася, на груди? «Могилу моряка» или «Гибель «Беспощадного»?

— Мне все равно, — Василий осторожно натягивал тельняшку.

— Спина получится на большой с присыпкой. На старости лет будет тебе кусок хлеба: можешь показывать себя как передвижную художественную выставку.

Выдавив улыбку на сразу исхудавшем лице, Василий взглядом поблагодарил своего мучителя.

— Разбегаться будем порознь, — предупредил Карпухин, — сначала я, а потом ты. Петьке ничего не пиши про наколки, слышишь? Письмо — документ, попадет в руки кому не надо.

Пообещав свято хранить тайну, Василий благополучно выбрался из лабиринтов, ужом проскользнул в горловину кубрика и лег на койку. Ноги не держали его, и все тело будто наливалось горячим свинцом, в висках стучало.

Воронец появился в каюте командира с неопровержимыми уликами в руках.

— Открыли! Случайно. Поглядите-ка! — он протянул командиру наброски. Смелый карандаш повторял в какой-то мере татуировку, обнаруженную на спине Архангелова. — Просматривал материал стенной газеты… Гляжу — иллюстрации к статье Апресяна. Он разоблачал козни империалистов в Африке и других колониальных странах.

— Способный человек, — Ступнин с сожалением покачал головой. — Кто?

— Старшина второй статьи Карпухин.

— Точно, Карпухин. Вот и доверяй человеку. — Ступнин ткнул пальцем в рисунок. — Мои кадры. Я же его с собой таскал на верфи, отличал его, а он… Очень прошу вас, «живописца» ко мне!

В это время ничего не подозревавший Карпухин сидел на кранце. Пожмуриваясь, он изучал, будто маслом выписанный, пейзаж соснового берега и не заметил подошедшего к нему вплотную главного боцмана.