Аркадий Первенцев - Матросы

— Верно! — Начальник медленно поливал из кружки каменные бруски. — Вот, к примеру, новая Рига. За сколько лет ее построили?

— Не был я в Риге.

— Восемьдесят лет строили новую Ригу. И это считалось самым коротким сроком градостроительства.

— Долговато, — буркнул Хариохин, — не тот, значит, режим.

— Видишь, не тот режим! — вцепился Иван Васильевич. — А ты хочешь возродить не город, а старый режим…

— Ну, ну, председатель. Ты меня еще шпионом мировой буржуазии назовешь!

— Не шпион, а пособник, — выпалил раздосадованный Чумаков. — Раз смотаешься в тяжелое время, их обрадуешь…

— Их обрадую? Чем?

— Если с фронта ушел, как это назовешь?

— Приравнял, Гаврила Иванович! К дезертиру приравнял, так, что ли?

— Так, — бледный от волнения, продолжал Чумаков. — На обороне этого города насмерть люди стояли. Ни один не ушел… Сколько раз тебя убеждать, Хариохин? Перед нами постыдись! Ты уйдешь — не беда, затянется твое место. Но ты других мутишь! За тобой еще кое-кто потянется. Вчера на стройке кричал вслух… А ты думаешь, почему тебя вызвали сюда? Время с тобой теряют?.. Стыдно! Ты же на фронте был. Разве для тебя наше дело не общее? Или на фронте за тобой по следу трибунал ходил?

— Гаврила Иванович, что ты расходился? Себя пощади, — Иван Васильевич усадил Чумакова на стул. — А ты раньше обо всем этом не догадывался, Хариохин?

— Другого не видят, а дался вам исключительно Хариохин! Вчера опять: «Утрачена былая слава». А откуда они знают, что утрачена?..

Расталкивая людей, с жадным любопытством столпившихся у дверей, в кабинет протиснулась Аннушка. Кивнув головой начальнику, она подтянула концы платка и осторожно приблизилась к мужу.

— Что ты, Ванечка, кипишь, как двухтрубный крейсер? — спросила она его мягко.

— Как ты попала сюда? — Хариохин обернулся.

— На своем, на одиннадцатом, — воркующе доложила Аннушка. — От нас еще троллейбуса не проложили… Пойдем-ка, тебе отдых нужен… А вам тоже незачем под него щепки подкладывать.

— Пойдем отсюда, Аннушка, пойдем. Под меня не щепки, а уголья подсыпали, — толком не разобравшись в женином маневре, сказал Хариохин. — Что мы, себе в другом городе хомут не найдем?

Аннушка остановилась, и все ее наигранное благодушие сразу пропало.

— Так… Ванечка. Не ожидала. Ну-ка дай голову пощупаю. — И она, приподнявшись на носки, приложила ладонь к вспотевшему лбу своего мужа. — Горячая, верно. Чего же вы от него хотите, товарищи?

— Ты меня дурачком не выставляй!

— Что? — Аннушка возмущенно прикусила губу. — Мало того, что из себя артельного атамана выгадываешь, так еще перед собственной женой в идолы становишься. Замолчи, Ваня… Замолчи… — Она прикрыла его рот своей ладонью. — Никуда он не торопится. Останется на своем посту, потому у меня много тут дел незаконченных…

— Каких это дел?

— Секретных. Пойдем, пойдем, если он вам больше тут не нужен… — И властью, которой обладает любая умная жена, Аннушка беспрепятственно увела своего мужа.

Утром по небу неслись длинные, стремительные, как эскадренные миноносцы, облака.

Сегодня в штабе только и говорили, что об «Истомине» и Ступнине. Словно назло Черкашину. Говорили в коридорах, за столами, при перекуре на лестнице — было там такое укромное местечко, именуемое «гашишной клеткой».

«Истомин» лег курсом на Севастополь. Его вел Ступнин. Пока назначение Ступнина почему-то задерживалось, но все прочили корабль только ему.

Одевшись, Черкашин неторопливо спустился из штаба в садик, примыкающий к морю. Возле гранитного парапета, в шинелях, раздуваемых ветром, адмиралы поджидали появление «Истомина».

Море штурмовало устье бухты. Растрепав мохнатые гривы на ребристом железе бонов, волны врывались в бухту нестройными, раздробленными рядами и катились в глубину с хриплым, шелестящим шумом. Флаги, поднятые на кораблях, распластались, до отказа натягивая фалы.

Вдали показался «Истомин». Да, это он! Точно. Минута в минуту. Даже издалека его не спутать ни с одним кораблем, пусть того же класса. Момент впечатляющий — шел новый корабль. Тут заколотится любое, самое черствое сердце.

В уставе нет правил встречи новых кораблей. Пришел бы «иностранец» — пожалуйста, расписано все, вплоть до завершающего салюта; зайди наш корабль в зарубежные порты — то же. А вот о такой радости, как появление своего новорожденного корабля, ни строчки. Обычно, скучно и буднично войдет, даже не войдет, а будто вкрадется новый корабль в бухту, и хорошо еще, если днем, а то — ночью, побурчит винтами, накатит на берег волну и встанет на бочки. Ну словно шаланда с кавунами. Глянут утром — поднимается этакая неизвестная штука, ахнут: «Ребята, да это такой-то!»

А экипаж «такого-то» как старался, как доводил каждую мелочь, как пытался опередить само время, чтобы поскорее вернуться к своим товарищам не с пустыми руками!

В штабе знали: командующий, вопреки букве устава, приказал торжественно встретить корабль. Команды наверх! Флаги расцвечивания. Приготовилась салютная батарея крепости. Севастопольцам не нужно разъяснять, трубить по радио, уговаривать. Они сами отлично понимают все. Бухты перед глазами, ритуал известен. Если выстроились на бортах экипажи, если разукрасились корабли яркими флагами, нужно спешить на улицу, ближе к берегу; если квартира удачно расположена, скорее к окнам, на балконы. Жила, живет и будет жить эта морская крепость заботами, радостями и тревогами флота!

В руках ребятишек — старые бинокли. Висят на стенках в своих порыжевших футлярах немые свидетели многих событий. А приходит время — и снова идет в дело старина. Пусть тяжелая оптика пошатывается в детских ручонках, а польза обнаружится потом, когда затвердеют, возмужают руки молодых севастопольцев. К морю мальчонку приучают движение кораблей, монотонный бой склянок, мигание сигнальных ламп, зрелище шлюпочных гонок, крики мегафонов, запахи сгоревшей в котельной топке нефти, сказочные краски праздничного расцвечивания, когда обильно, в самой необычной цветовой гамме плещутся стайки флажков и там, и здесь, и везде…

На балконе своей квартиры — вся семья Ступнина, только нет Татьяны Михайловны. Старая женщина, жена кронштадтского боцмана, давно, ой как давно связана с морем, знает его радости и беды. Только бы не простудились внуки, надо закутать их — квелое пошло нынче поколение, чуть что — и прихватило. А сын придет, корабль не телега, колесо не соскочит.

Если попытаться отыскать среди множества людей знакомых нам каменщиков, мы найдем их на помостях Корабелки. Оттуда, как с наблюдательного флотского пункта, все торжество как на ладони, можно продолжать кладку и вместе с тем ничего не пропустить.