Петр Чебалин - Дорогой героя

Полова осмелел и поднял глаза:

— Примите к себе на участок, век буду благодарить, Иван Иванович.

Бридько помолчал. Из головы не выходило слово «дезертиры». Он едва сдержал себя, чтобы не наговорить парню резкостей.

— Нет, — наконец сказал он, — один я этот вопрос решать не волен. В бригаде тебе работать, пусть бригада и решает, как с тобой поступить. Приходи на наряд, там поговорим.

Бридько ушел, а Полова долго еще стоял потупившись.

Давая наряд горным мастерам и бригадирам, беседуя с шахтерами, Иван Иванович ждал, что вот-вот войдет Полова, а может быть, и Букреев. Он заранее знал, что горняки вряд ли поверят их раскаянию и могут даже грубо выпроводить. Интересно, хватит ли у Половы мужества признаться в своей вине перед товарищами?

Но Полова так и не пришел.

Когда в нарядную вошел горный мастер Пукалец, Бридько, выслушав его рапорт, рассказал о встрече с Половой:

— Просится, чтобы принял, а вижу — кривит душой, несерьезный парень.

— Заработки на участке стали завидные, вот и просится, — сказал мастер. — А в случае чего — опять в кусты… Знаем таких!

Зазвонил телефон. Бридько взял трубку. Пукалец видел, как менялось лицо начальника участка. Постепенно оно стало жестким, неприветливым. Ясно было, что ему сообщили какую-то неприятность.

— Случилось что-нибудь, Иван Иванович? — обеспокоенно спросил мастер, когда Бридько повесил трубку.

— Забери-ка ты свой рапорт назад. Я его не принимаю, — не отвечая на вопрос, сердито проговорил Бридько.

Из шахты звонили, что мастер Пукалец забыл или не успел очистить верхний куток лавы для разворота врубовой машины. Это задержало работу ремонтной смены.

— Выходит, взвалил часть своих дел на плечи других?

— Да ведь там дел этих самая малость, Иван Иванович. Ремонтники справятся. — Пукалец смущенно вертел в руках аккумуляторную лампу, то включая ее, то выключая.

— Не порти лампу. И забери свой рапорт. Доведи работу до конца, тогда отчитаешься.

— Ну ладно, пойду доделаю… — неохотно согласился Пукалец и собрался было идти.

Бридько порывисто поднялся из-за стола:

— Что значит «ну ладно»? — Чуть сощуренные глаза его сверкнули негодованием. — Я требую доделать работу не потому, что у меня такой характер: цикл требует уважения. Я не, имею права переложить даже малую частицу работы твоей смены на плечи другой.

Когда горный мастер ушел, Бридько долго сидел за столом задумавшись. Пукалец был хороший, исполнительный мастер. Как же случилось, что он допустил оплошность? По забывчивости? Все равно это не снимает с него вины. И Бридько в который раз сделал вывод, что нельзя ослаблять контроль за людьми.

Вторично Бридько принимал рапорт горного мастера непосредственно в лаве. Он сам осмотрел, правильно ли зачищен куток для врубовки, надежно ли закреплен.

Делал он это не торопясь, подчеркивая тем самым, что его доверие к горному мастеру поколебалось, что впредь он будет осторожен к его рапортам.

С начальником шахты Игнатом Григорьевичем Жуковым у Бридько старая дружба. Еще задолго до войны Жуков работал у него на участке врубмашинистом и довел добычу на своей врубовке до 6 тысяч тонн угля в месяц. У Жукова было большое количество последователей на всех шахтах Донбасса.

Потом они вместе учились в Московской промакадемии. Возвратившись с фронта, Жуков некоторое время руководил угольным участком, затем был назначен начальником шахты.

Они уважали друг друга, но, случалось, и крепко спорили. На этот раз разговор состоялся в служебном кабинете Жукова. Уже в первую минуту он приобрел острый характер. Поняв это, Игнат Григорьевич запер дверь и положил ключ на стол. Это должно было означать, что разговор надолго и начистоту.

Прислонившись к окну, Жуков молча, словно с любопытством, рассматривал Бридько. Тот нетерпеливо ходил по комнате. Нервничал.

— Вместо того чтобы добиться на шахте сплошной цикличности, грамотно, по-инженерному добывать уголь, мы устраиваем дни повышенной добычи и, как варвары, топчем горное искусство, — начал Бридько. Тон, которым говорил он, раздражал начальника шахты.

— Я с удовольствием уступлю тебе свое место, Иван, тогда и руководи по-своему, — бросил он.

Жукову хорошо было известно, что Бридько несколько раз предлагали стать начальником одной из шахт, но он всякий раз отказывался, ссылаясь на то, что такая должность ему не по плечу.

— Не шути, Игнат, — после небольшой паузы, с трудом сдерживая себя, сказал Бридько, — не шути. Разговор у нас серьезный.

Он подошел почти вплотную к Жукову и, старательно протирая очки носовым платком, заговорил:

— Мне кажется, тебе должно быть ужасно неловко, когда к нам приезжают горняки с других шахт и идут за опытом не на любой участок, а чаще всего на мой.

— Ну и радуйся, чудак человек! — не выдержав, съязвил Жуков.

Бридько ответил не сразу. «Какой-то странный, раздражительный сегодня Игнат. Интересно, что его так раздражает?» — думал он.

— Я заговорил об этом потому, что совесть замучила. Приезжаю на какую-нибудь шахту, рассказываю о делах участка, а у меня спрашивают: сколько у вас участков на шахте? Столько-то, отвечаю. И все по цикличному графику работают? Нет, говорю, по графику работают пока не все. Некоторые все еще раскачиваются. И, веришь, после этого в зале наступает такая жуткая тишина, что готов провалиться сквозь землю.

— Не на всех наших участках, к сожалению, удается применить твой график, — сказал Жуков. — И учти…

— А при чем тут мой график? — перебил его Бридько. — Каждый участок должен иметь свой, соответствующий условиям его лавы.

Жуков махнул рукой, как бы не желая слушать его, и опять раздраженно заговорил:

— Ты же знаешь, что я из кожи лезу, добиваюсь ритмичности на других участках, но, к сожалению… — Он развел руками.

— Но, к сожалению, мешают дни повышенной добычи, — отрубил Бридько.

Лицо Жукова стало жестким и обиженно-недружелюбным.

— Опять ты упрекаешь меня этими днями? — Он резко отодвинул стул и энергичным шагом прошелся по комнате. — Тебе же хорошо известно, что не я выдумал эти дни, будь они трижды неладны!

— Это не оправдание. Сегодня лишний эшелон угля наскребли, а завтра столько же, а то и больше недодали, — непримиримо вставил Бридько.

Жуков посмотрел на него и вдруг добродушно рассмеялся.

— Да неужели ты думаешь, что я за дни повышенной добычи стою? Лютее меня для них врага не сыщешь. Но что поделаешь? — Он сел и теперь, казалось, рассуждал сам с собою. — Что поделаешь, если новое принимают не сразу, а потребность в угле сейчас сам знаешь какая…

Бридько ушел, твердо решив, что он может и обязан по-настоящему помочь Жукову.