Михаил Соколов - Грозное лето

Так Вырубова мысленно разговаривала сейчас с загробной тенью генерала Орлова и записала свои мысли в черную тетрадь. И думала-придумывала, что сказать царице о Марии и как от нее избавиться. Нет, штабс-капитан Бугров еще ничего не знает о ее, Вырубовой, любви, и еще неизвестно, как он отнесется к ней, когда узнает, а он узнает, придет время: она сама ему скажет. И этой девчонке-баронессе Марии скажет все, что положено. Нет, о старце говорить с ней нечего: не уважает — и пусть ее. В конце концов, это ее личное дело, но отнять и эту любовь у нее, у Вырубовой, тут уж извините, тут дело касается ее лично, и она отбросит все условности и пойдет до конца. В борьбе за свое собственное счастье. Она уже не так молода, чтобы сидеть сложа руки, коль попался человек, ради которого она способна на все.

«Да, милая баронесса, на все. Имейте это в виду, — грозилась она Марии, готовая сразиться за свою женскую долю. За свою любовь. — И тут я могу сказать словами императора Вильгельма:

„Берегись!“ Берегись, матушка Мария!.. Гм. Хорошее же слово „матушка“, безусловно, и оно ужасно подходит к этой институтке. И государыня со мной согласится, если…»

Она не закончила фразы, как раздался резкий, требовательный звонок телефона. Вырубова даже вздрогнула от неожиданности, обернулась к столу, на котором стоял на кривых ножках черный аппарат, словно боялась подойти к нему, но телефон продолжал звонить громко, настойчиво, и она вяло подошла к белому столу, заставленному белыми мраморными приборами так, что и писать на нем было трудно, — московский купец Решетников постарался, благодетель.

Она знала, что это звонила царица, и с грустью подумала: «День — пропал. И вечер пропадет. Она всегда так настойчиво звонит: и тогда, когда ей скучно, и когда весело, и когда она печалится, и когда радуется, и положительно не оставляет мне ни одного свободного часа. Это — ужас, а не служба, безусловно. А мне надо было бы поговорить со штабс-капитаном, задержать его в лазарете сколь можно, пока Он не поймет, в чем дело и почему ему лучше лежать у меня, чем ютиться в коридорах петербургских лазаретов. А впрочем, Надежда задержит его, а мне, кажется, лучше пойти во дворец и обстоятельно поговорить об Александре Дмитриевиче. Ведь он и приехал сейчас в лазарет ради того, чтобы узнать, говорила ли я с царицей о нем. О министерстве внутренних дел…»

И покрутила ручку телефона.

— Аня, почему ты так долго не подходишь к телефону? — раздался в трубке недовольный, жесткий голос царицы.

— Я поджидала вас, ваше величество, в парке и была далеко от аппарата, — нашлась Вырубова.

Сухомлинов был возмущен: только что английский посол Бьюкенен требовал от него послать в Англию один корпус казаков для защиты Лондона от германских цеппелинов и сказал, что британское адмиралтейство уже приказало английским судам быть готовыми к рейсу в Архангельск. И вот передал Сазонову новое требование своего правительства о незамедлительном отправлении трех-четырех русских корпусов во Францию в помощь терпящим поражение Жоффру и Френчу.

«Что же это такое: союзники распоряжаются русской армией, как своей служанкой? — думал Сухомлинов. — И где это записано в союзной конвенции, чтобы русские войска воевали на западном театре, будто им нечего делать на своих?»

Но, разумеется, сказать так не мог, а с беспокойством спросил:

— Господин посол, а вы уверены в том, что германцы не пустят ко дну наших солдат в Баренцевом или Северном морях? А заодно и ваши транспортеры? Подводными лодками…

— О, это исключено, — бодро воскликнул Бьюкенен. — Английский флот равных не имеет себе.

Сухомлинов задумчиво сказал:

— Хорошо. Я сообщу о вашем требовании верховному главнокомандующему, ибо сам сего решить не имею права. Не моя прерогатива.

Бьюкенен снисходительно улыбнулся и заметил:

— Вы, русские, — странные министры. Как вы права не имеете распоряжаться солдатами, если вы есть военный министр? У нас лорд Китченер распоряжается самим господом богом. Тогда я прошу вас, господин военный министр, доложить моего правительства просьбу императору. Наш флот придет в Архангельск, а что мы будем там грузить: медведей белых?

«Ну, что ты ему будешь делать? Ты ему — стриженое, а он тебе — кошеное», — с досадой подумал Сухомлинов и недовольно поворочался в черном своем кресле так, что оно заскрипело, так как еле вмещало грузного хозяина.

Бьюкенен, длинный и тощий, заметил, что русский военный министр нервничает и жмется и может раздавить свое кресло, и решил пошутить:

— Я выпивал чарок тринадцать чая перед завтраком, но мое кресло стоит спокойно. Неужели господин военный министр выпивал больше меня?

Сухомлинову это не понравилось, и он мрачно посмотрел в розовое лицо Бьюкенена. «Тринадцать или четырнадцать — не знаю, но вижу, что выпить вы не дурак, господин посол. Жилки на впалых щеках выдают да еще красный длинный нос», — подумал он и попытался отшутиться:

— Я самовар чаю пью каждый день, господин посол. Самовар — а вы каких-то тринадцать чарок…

— О! Колоссально! Самовар я люблю пить тоже, мы, англичане, любим чай, — уцепился Бьюкенен за шутку, надеясь, что теперь дело пойдет, как и следует. Но Сухомлинов нахмурил седые густые брови и сказал почти с выговором:

— Господин посол, на днях ваш французский коллега, Палеолог, просил у меня отправить во Францию три-четыре корпуса для защиты Парижа. Вы тоже поддерживали это требование…

— Так как мы есть союзники, и лорд Грей просил меня сделать решительную вам просьбу эту, — прервал его Бьюкенен.

— Лорд Грей, я знаю, — продолжал Сухомлинов. — Но сейчас вы тоже от имени лорда Грея просите послать к вам русский корпус для защиты Лондона. Не кажется ли вам, что вы, наши союзники, больше говорите о защите от неприятеля, чем о наступлении на него вашими силами, кои превышают миллион солдат? Смею вас уверить, что в этом случае наша совместная победа была бы не за горами.

Бьюкенен смутился, но вывернулся:

— Мы хотим победы не за горами, господин министр. Разве это плохо?

— Но вы хотите раздергать нашу армию, как куделю конопли, и при этом хотите еще, чтобы мы галопом мчались к Берлину. Это — невозможно, господин посол. Мы и так перешли в атаку неприятеля, чтобы помочь вам, без должной сосредоточенности войск, магазинов питания и обозов и испытываем сейчас недостаток в боевых комплектах как орудийных, так и винтовочных. Мы не успеваем их подвозить.

Бьюкенен меланхолически заметил:

— Вы должны были по союзному расписанию строить дороги железные вблизи границ Германии, на что имели наших банков кредиты. А вы не строили. Кто виноват, господин министр? — язвительно спросил он и кончиком своего изящного мизинца снял с кресла какую-то ниточку, посмотрел, куда она упала, и нетерпеливо забарабанил длинными желтыми пальцами по краю стола.