Михаил Соколов - Грозное лето

Бенкендорф тотчас ответил Сазонову: английский министр иностранных дел лорд Грей решительно не согласен и с таким предложением России, опасаясь, что Греция, в которой он видит надежного и прямого союзника Антанты, может заколебаться и — как сказать? — может стать союзником Германии.

То же сообщил и русский посол в Париже Извольский: французский министр иностранных дел Думерг полностью согласен с английским кабинетом, и со своей стороны добавил, что было бы опасно выступать с формальными заявлениями относительно германских концессий в Турции, так как «это может дать в руки немцев в Константинополе оружие против нас», а «наша политика заключается в том, чтобы поддерживать умеренных, удержать Турцию от вступления в войну».

Так говорил и Пуанкаре, и Сухомлинов знал, что царь обещал Пуанкаре, в бытность его в Петербурге, накануне войны: свято соблюдать союзный договор и не предпринимать никаких действий без согласия всех союзников. И царь вновь проглотил горькую пилюлю: предложение его министров было отвергнуто. А теперь отношения с Турцией становились все хуже, и после прибытия в Порту германских броненосцев, да еще после реквизиции двух крейсеров, построенных в Англии для Турции, немцам не составит труда перетянуть младотурок на свою сторону и заставить их воевать против союзников, против России — в частности.

И Сухомлинов думал: «А мы не готовы на Кавказе, и войска не готовы, и орудийные парки маломощны, больше имеется легкой артиллерии, и командующий Кавказским военным округом граф Воронцов-Дашков слишком стар, чтобы возглавить там театр военных действий, если он откроется». Но об этом он предпочитал помалкивать, а сказал то, что знал от Сазонова:

— Дело в том, ваше величество, что союзники наши боятся вызвать гнев мусульман не столько в Турции, будь мы произвели бы бомбардирование Константинополя, а Англия — потопи якобы купленные немецкие дредноуты, а боятся гнева мусульман в Индии и Египте — в своих колониях то есть. И еще боятся, что война с Турцией отвлечет наши силы с запада и тем затруднит сражения Франции и Англии с немцами.

А на уме было:

«Благодетели! На Кавказе всячески оберегают наших солдат от войны с турками и рады будут, если мы и вовсе передислоцируем их с Кавказа на Марну, таскать для них каштаны из огня немецких тяжелых пушек. Неужели это вам не ясно, ваше величество? Палеолог приступает с ножом к горлу, чтобы мы аллюром мчались к Берлину и заставили кайзера снять еще три — пять корпусов с запада и отказаться от окружения Парижа. Им нужно спасти Жоффра, а там — хоть потоп. У нас потоп, в России. В угоду родзянкам, гучковым и всей думской правой камарилье, которая собирается ехать в Лондон и Париж с заверениями в самых лучших чувствах русского народа. Эка народные послы сыскались! Любопытно, что вы думаете по сему поводу, государь?»

Царь молчал и гасил папиросу, что говорило о том, что он чем-то недоволен. Но он совершенно спокойно спросил:

— Вы не намерены были сообщить мне о том, что докладывает вам военный атташе в Константинополе?

Сухомлинов готов был перекреститься: слава богу, пронесло насчет союзников, и с готовностью ответил:

— Военный атташе, генерал Леонтьев, доносит, что немцы и сам Мольтке, когда Энвер-паша в июле был у него в Берлине, подбадривают турок слащавыми фразами о том, что, мол, Турция с помощью Берлина, разумеется, не только отстоит свои проливы якобы от посягательств России и не только защитит свои границы, но и покорит Египет и Персию, создаст независимые государства в Закавказье и станет угрожать Индии, самому уязвимому доминиону Англии, со стороны Афганистана, что тотчас же воздействует в положительном для Германии смысле на войну в Европе.

— Вы полагаете, что все это Турция могла бы исполнить? — удивился царь.

— Нет, ваше величество. Турция ничего подобного исполнить не в состоянии. Это Германия ей так вещает, чтобы польстить, приучая ее к мысли, что все это возможно будет осуществить лишь при условии совместных с Германией действий.

Царь помолчал, достал новую папиросу, посмотрел на нее, понюхал и положил в пепельницу, не став курить. Видно было, что он чем-то недоволен, но по обыкновению молчит, и что было у него сейчас на уме — про то и господь бог не знает.

Сухомлинову неловко было молчать в свою очередь, коль он начал докладывать, и он продолжал:

— Далее военный атташе сообщает, что мой турецкий коллега, Энвер-паша, совершенно подчинил себя германскому послу в Константинополе Вангенгейму, а генерала Лимана фон Сандерса, коего Мольтке прислал всего лишь обучать турецкую армию по европейскому образцу, Даже произвел в Лиман-пашу и маршалы Турции и назначил генерал-инспектором турецкой армии. Я не буду удивлен, если сей инспектор турецкой армии, Лиман-паша, в ближайшее время пошлет турецких солдат и офицеров против нашего Кавказа. Или пошлет эскадру против нашего Севастополя.

Царь недовольно заметил:

— Вы решили сегодня пугать меня, Владимир Александрович. Кроме Энвера-паши, в Турции есть еще и Джемаль-паша, друг наших союзников, Англии — в частности. Не станет же он нападать на нас, зная, что Англия поддержит нас своим флотом, базирующимся на Мальте.

— Ваше величество, — ответил Сухомлинов, — после конфискации кораблей-крейсеров «Султан Осман» и «Решадие» сэром Черчиллем, Джемаль-паша, морской министр, никак не может далее симпатизировать Англии, ибо вся Турция собирала деньги на эти крейсера, по дворам и по базарам собирала, и теперь кипит тоже вся, возмущенная поступком Англии. Вот еще почему я полагаю, что вопрос об объявлении нам войны Турцией — это вопрос лишь времени. Энвер-паша просто еще ждет окончания мобилизации, которую он объявил второго августа, тотчас же после подписания тайного договора с Германией, о чем вы осведомлены, ваше величество. Как только она закончится, он нападет на наши кавказские границы. При подстрекательстве Германии, конечно. Правда, наш военный атташе в Париже, граф Игнатьев, слышал от турецкого посла, что он не верит Германии, ибо в случае ее победы она, мол, превратит Турцию в свой протекторат. Однако я знаю Энвера: он всегда говорил, что «идеал нашей жизни — это уничтожение нашего московского врага».

Царь задумчиво прошелся возле письменного стола, сбил пепел в хрустальную пепельницу и сказал:

— Странно… А почему же посланник Фахреддин старается уверить моего старого друга Фредерикса в обратном? — И тут же добавил: — Впрочем, Сазонов ему не верит. Как и нашим союзникам, кои не пожелали потопить германские корабли и пропустили их в Дарданеллы. Сергей Дмитриевич откуда-то узнал, что сэр Черчилль даже готов теперь послать свои миноносцы с Мальты поразить дредноуты, но лорд Асквит, премьер Англии, не решается это делать. Я подумаю и хочу обратиться к королю Георгу. Как вы полагаете?