Михаил Соколов - Грозное лето

Он взял фуражку, но не попрощался, а подошел к раскрытому от духоты окну и незаметно приложил руку к груди, — прижало сердце.

Жилинский, и без того всегда мрачный и нелюдимый, пришел в негодование: так несоответственно вести себя, так неподобающе разговаривать с главнокомандующим, да еще жаловаться великому князю, — нет уж, увольте, такого он, главнокомандующий, не потерпит.

И ему хотелось сказать Самсонову: «Это — ни на что не похоже, милостивый государь. Я делаю вам порицание и требую, да, да, категорически требую действовать в полном соответствии с моими директивами! В противном случае я доложу великому князю». Но он понимал: великий князь спросит у Янушкевича, в чем дело, а Янушкевич приглашал Самсонова на должность командующего и конечно же не даст его в обиду.

И сменил гнев на милость, и сказал довольно примирительно:

— Успокойтесь, Александр Васильевич. И побойтесь бога — так говорить. Ставка фронта всего только хотела вашей доблестной армии наибольших успехов в уничтожении противника и очищении от оного Восточной Пруссии и скорейшей атаки Берлина. Это — повеление государя и волеизъявление великого князя, кои нам с вами надлежит исполнять с наибольшим усердием и прилежанием. Ну, ставка немного разошлась с вами в выборе путей атаки и направления марша корпусов, но ведь теперь мы исправили это.

Он прошелся по зеленому ковру в дальний угол кабинета, постоял там немного, потом вернулся к столу, но не сел, а остался стоять за ним и примирительно произнес:

— Давайте посидим и подумаем, что нам с вами следует делать завтра. И попьем чайку. Прошу, — указал он на глубокое вольтеровское — как в генеральном штабе было — кресло.

Самсонов глухо, стоя возле окна, произнес:

— Я настаиваю, ваше превосходительство, на увольнении меня от командования армией. Я — не Ренненкампф, барон и немец, и со мной можно не считаться… Шейдемана назначьте на мое место, немца, а я пойду на его место, командиром второго корпуса, — неожиданно сказал он.

Орановский приглушенно воскликнул:

— Александр Васильевич, ваше превосходительство, опомнитесь, что вы говорите?!

Самсонов не ответил и, подойдя к столику, на котором стоял графин с водой, высыпал на язык порошок и запил сельтерской.

Орановский умоляюще посмотрел на Жилинского и как бы говорил: «Да уймите же вы наконец, ваше превосходительство, этого безумного человека! Он накличет такую беду на наши головы, что нам их и не сносить!»

Но Жилинский стоял за столом и не обращал внимания на его взгляды. И думал: «За одни эти слова, генерал Самсонов, вы можете быть уволены в отставку в двадцать четыре часа. Государем. А если о них станет ведомо государыне — то и в двадцать четыре минуты. Великий князь, не любящий царицу и всю ее немецкую партию, конечно, не согласится на вашу отставку по этой причине, но царь есть царь».

Вслух же он сказал как бы Орановскому:

— Наш высокоуважаемый Александр Васильевич явно не в духе: в телефон отчитывал вас, а теперь отчитывает нас обоих да еще Ренненкампфа присовокупил. — И спросил Самсонова: — Так уже это надобно, Александр Васильевич? У каждого из нас есть свои слабости, в том числе есть они и у Ренненкампфа.

Самсонов уставшим голосом сказал:

— Ну, что ж? Я сообщил вам все, ваше, превосходительство, ради чего прилетел. Мне остается лишь просить вас позволить штабс-капитану Орлову вручить лично великому князю мой пакет на его имя. И если вы разрешите, ваше превосходительство…

Он косо посмотрел на Орановского и умолк, а когда Орановский, налившись темной кровью, понял, что его просят уйти, и ушел, так как Жилинский не удерживал его, — Самсонов продолжал:

— Я понимаю, Яков Григорьевич, союзный договор, личные отношения, но, ради бога, не забывайте при всем этом России, отечества, русских солдат и офицеров, ценой жизни которых мы спасаем от катастрофы военного инженера в роли главнокомандующего французскими войсками, генерала Жоффра, и его английского коллегу, фельдмаршала френча. А они-то не очень спешат помогать нам, хотя знают, что у нас недостает тяжелых орудий, орудийных патронов, винтовок, гранат, а у них всего этого — избыток. Я знаю: Жоффр — ваш личный друг, как и друг великого князя, и я не имею желания даже намекать, что ваша дружба — не достойна уважения. Я всего только говорю: нам следует защищать свою землю, свою отчизну, в первую очередь, и уж, во всяком случае, следует делить невзгоды поровну, как союзники, а не за счет только одной стороны, что у нас и происходит вопреки конвенции Обручева, бывшего начальника генерального штаба России…

Жилинский подумал: «И этой вашей фразы вполне достаточно, генерал Самсонов, чтобы государь уволил вас с должности, равно как и великий князь, в считанные часы, но бог с вами, быть может, вы немного и правы».

Вслух же недовольно заметил:

— Вы так говорите, Александр Васильевич, как будто мы стоим с вами на краю пропасти. А между тем побеждаем пока мы, с божьей помощью.

Самсонов недоверчиво посмотрел в его хмурое лицо и спросил:

— Доверительно, Яков Григорьевич?

— Слушаю, Александр Васильевич.

— Мы проиграем кампанию, — как обухом по голове хватил он, так что у Жилинского подпрыгнул правый обвислый ус.

— Как?! — произнес он в крайнем изумлении и настороженно посмотрел на раскрытые окна, но возле них никого не было видно.

— Как проиграли на Киевских играх, — ответил Самсонов и тут же отметил: «Не поймет и обидится».

Жилинский не обиделся, Жилинский возмутился и, чтобы не накричать, прошелся туда-сюда по кабинету и спросил:

— И какая может быть связь между учебными играми в Киеве на картах и — нашими с вами разговорами?

— Связь самая прямая: мы упустили восьмую армию на Киевских играх три месяца тому назад, но сделали вид, что пленили ее. Три дня тому назад мы действительно одержали тактическую победу над ней, но упустили ее стратегически. Наши киевские восторги, прошу простить, повторяются и сейчас. Но от этого противник не перестал существовать, — говорил Самсонов, а когда сказал — подумал: «А для чего я втолковываю все это бывшему командующему этим же фронтом на Киевских играх и настоящему главнокомандующему? Чтобы обострить еще более и без того обостренные отношения? Глупо».

— Но если вы правы, то вы же, мой друг, и повинны в этом! Ибо вы тянулись на перекладных, а тем временем Ренненкампф закончил сражение. Поторопись вы войти в Восточную Пруссию и направиться наперехват восьмой армии раньше, — ее уже не существовало бы. Так что, батенька Александр Васильевич, неча на зеркало пенять, простите великодушно, — укорил Жилинский и сделал несколько шагов возле стола.

Самсонов надел фуражку, приладил ее получше, словно в аэроплан хотел садиться и боялся, что ее сорвет ветер, и негромко и печально сказал: