Виктор Савин - Чарусские лесорубы

— Я буду работать, товарищ замполит!

— А вы, Сараев, не ко мне обращайтесь, вы скажите во всеуслышание собранию, как вы будете работать, обеспечивать бесперебойную подачу тока к электрическим пилам. От вас только это требуется!

Сараев встал, угрюмо посмотрел в глубь общежития.

— Так что, с простоями стану бороться.

— С простоями надо не бороться, а не допускать их! — крикнул Лемтюгин, — а то выходит вроде того — человек сделает пожар, потом его тушит. Тут энтузиазма никакого не требуется.

После собрания Лиза и Борис Лаврович долго бродили по узеньким дорожкам, пробитым в снегу, по затихшим улицам поселка. Ночь была светлая. Выпавший за последние дни глубокий снег искрился радужными блестками. Все вокруг казалось волшебным: и тихие ели в белых шубах, и серебристая полоса хребта, и дома, накрытые огромными-снежными шапками, и золотисто-желтоватое небо с большой луной в алмазном ореоле изморози.

Лиза говорила не умолкая, словно боясь, что ее перебьют.

— Ты знаешь, Борис, наконец-то я нашла свою долю, свое счастье. У меня есть профессия, будущее. У меня ровно крылья выросли! Этим я обязана тебе!

— Ничем ты мне не обязана, Лиза!

— Нет, нет, Борис! Если бы тогда ты не встретился нам на дороге, мы бы с Панькой до сих пор метались с одной стройки на другую, таскали бы кирпичи, глину, гонялись бы за своим счастьем.

— Та встреча была чисто случайной.

— Не скажи, Борис! Ты мне сразу почему-то понравился… Ты помог мне найти себя.

Заглянув ему в глаза, она продолжала:

— Мне теперь, наверное, многие завидуют. Но сама я еще не совсем счастлива. Мне не хватает близкого человека, с которым всегда можно было бы поговорить по душам. Правда, есть у меня подруга, но о чем с ней говорить? Паньке бы только поесть, полакомиться сластями, поспать. День прошел, ничего плохого не случилось — и ладно… У Паньки покладистый характер, а у меня — дурной. Я сумасбродка. Настроение у меня часто меняется. Иной раз сама себе не рада. На душе одно, и делаю совсем другое. Мне кажется, очень трудно человеку примениться к моему характеру, если он не такой, как Панька…

— Не так уж трудно! Мне, Лиза, честное слово, нравится твой характер! — Борис Лаврович весело глянул на нее живыми карими глазами. — И хотя я не такой, как Панька, но, думается, сумел бы примениться. Все от тебя зависит.

Зырянов пригласил девушку зайти в квартиру заезжих. Она согласилась.

В комнате было тихо и уютно. Серебристый свет луны заливал все вокруг. Лиза осторожно огляделась и неуверенно прошла к дивану. Зырянов сел рядом. Ласково коснувшись ее волос, припудренных волшебным блеском, он крепко обнял ее. Медникова глянула на него, улыбнулась.

— Лиза, а что если ты поехала бы со мной в Чарус?

— Зачем? — удивилась девушка.

— Ну, чтобы вместе быть, всегда.

Лиза в ответ ласково погладила его по ершику волос, потом сказала:

— Подумать надо… Это такое дело. Подожди. — И засобиралась, заспешила. — Завтра рано на работу.

Проводив Лизу до общежития, Зырянов возвратился в квартиру заезжих, тихо прошел в свою комнату и, не зажигая света, разделся и лег в постель. Лежал, думал, ворочался с боку на бок. Сон не приходил. Разговор с Лизой растревожил его не на шутку. И чем больше он думал об этой встрече, тем дальше бежал от него сон. Мысли раскаляли мозг, роились, как мошкара перед ненастьем.

Будущая жизнь представлялась Борису Лавровичу необыкновенно интересной, потому что всюду рядом с собой он видел Лизу — красивую и мужественную девушку. Он о такой мечтал всю жизнь, такую искал… И нашел!

За стеной громко прозвенел будильник. Кто-то загремел ведрами, кто-то бросил дрова возле печки в коридоре, почти беспрерывно захлопали двери барака.

Наступило утро.

— Ну, Сергей, берегись! — сказал Николай Гущин, входя в избу.

Сергей сидел за столом и читал «Повесть о настоящем человеке». Нехотя оторвавшись от книги, он глянул на часы, лежащие тут же, возле керосиновой лампы. Время было позднее — без четверти двенадцать.

— Кого мне беречься? — спросил он рассеянно.

Гущин взял стоявший возле порога голик, обмел снег с валенок, сложил в шапку рукавицы, бросил ее на приступок возле печки и, пройдя в передний угол, к столу, сел рядом с Ермаковым.

— Медникова-то с Епифаном нас на соревнование вызвали.

— Когда? Где?

— Да вот сейчас. Я только что с Новинки. Пошел на танцы, а оказался на собрании. Обсуждали решение партии и правительства о лесозаготовках… Медникова взяла обязательства и вызвала нас от имени всей бригады Мохова.

— А ты что ответил?

— Я? Я сделался ниже травы, тише воды! Спрятался за спиной у девчат и боялся выглянуть. Думаю, вдруг вытащат к столу. Разве я могу сам решать такой вопрос без тебя?

— Ты разве не член нашей бригады? Ты так же отвечаешь за бригаду, как и я.

— Признаться тебе, Сергей, я немного растерялся. Кабы из мужиков кто вызвал — ответил бы. А то ведь вызывал вон кто…

— Твоя любимая, о которой ты вздыхаешь, а при встречах с ней немеешь!

— А как с ними, в самом деле, соревноваться? — оправдывался Гущин. — Они и сейчас нас бьют, а заключи с ними договор — совсем запинают. Стыда потом не оберешься. Лиза и так нос задирает.

— Эх, Николай, Николай! Человек ты вроде взрослый, а выходки у тебя мальчишеские. Где так храбришься, а тут струсил. Надо было встать и сказать от всей нашей бригады: «Вызов принимаем». Ведь дело не в том, что кто-то кого-то побьет. В соревновании люди растут, крепнут…

— Не сообразил я этого, Сергей.

— Ну, ладно. Мы это дело исправим…

Гущин ушел. Ермаков погасил лампу, лег спать.

В шесть часов утра он был уже на ногах. Мать встала еще раньше, растопила русскую печь. Сухие еловые дрова горели весело: трещали, щелкали, будто в печь были накиданы патроны, которые время от времени взрывались.

— Мама, скоро там завтрак? — спросил Сергей, садясь за стол.

— Куда это ты в такую рань?

— За мной вот-вот Гущин зайдет. Надо в делянку пораньше.

— Что у вас там такое? Собрание, что ли, назначено? Зачем вчера заходил Колька-то?

— Дело, мама, большое заваривается! Нас вызвали на соревнование Мохов с Медниковой.

— С какой Медниковой? Уж не той ли, что в бурю заставляла парней валить лес?

— С нею, мама!

— Так она хочет, чтобы ты работал сломя голову? Ишь, какая выскочка! Не связывайся с ней. Подумаешь, баба начинает мужиков на соревнование вызывать. Раньше бабы только и знали детей рожать, а теперь, гляди-ко, верховодить начинают… И что ей надо, этой Медниковой, перед кем она хочет выпялиться?

— Ни перед кем, мама. Леса больше надо. Вот они с Моховым и стараются. Хотят, чтобы все подтянулись.

— Да ведь тебя не переговоришь, своебышного!