Виктор Савин - Чарусские лесорубы

Фактически постройкой клуба руководил тоже Фетис Федорович. Все нити были у него в руках, все планы — в голове. Он знал, где у строителей «узкие места», чего не хватает, что потребуется сегодня, завтра, послезавтра. Еще не были возведены стены клуба, а Фетис Федорович думал уже о шторах, занавесках; через райком профсоюза леса и сплава хлопотал перед обкомом о пианино; нажимал на замполита Зырянова, чтобы тот заказал для клуба лозунги, картины, а от директора леспромхоза Черемных требовал ножную швейную машину для кружка кройки и шитья.

Вечерами на строительной площадке, где он работал со всеми: подносил кирпичи, вкатывал по слегам на срубы бревна, возил на лошади от лесопилки тес, — к нему то и дело подходили люди. Особенно не давала ему покоя жена мастера Чемерикина — тощая, как дранка, нервная и злая.

Как-то, когда Фетис Федорович только что сгрузил с подводы доски для подшивки потолков и укладывал на сани веревки, к нему подбежала жена мастера, схватила за руку.

— Айдате-ко, пойдемте-ко, посмотрите, что там делается!

— Что такое?

— Полюбуйтесь, что Чемерикин выделывает. Совсем от дому отбился, совсем меня иссушил, я ведь уже как спичка стала. Ни на одну минуточку отвернуться от него нельзя. Собрал вокруг себя девчат, сидит с ними, зубы скалит.

— Что тут такого? — удивился Березин.

— И ты туда же, старый хрыч? Потакаешь? Я вот расскажу твоей старухе, как ты с Панькой Торокиной один на один в конторе сидел. Это ведь отпетая девка, кто ее тут не знает.

— Ну, иди, иди. Не мешай работать. Мы светлое здание строим, а ты грязью его забрызгиваешь. Возьми-ка лучше себя в руки, голубушка… Ты на субботнике?

— Как раз, стану еще работать! Больно мне нужна ваша стройка. Сейчас Чемерикин по общежитиям отирается, потом его из клуба не вытащить.

— Тебя, кажется, Тамарой звать?

— Ну, Тамарой…

— Имя хорошее, а поведение никуда не годное… Садись-ка вот на сани. Поедем со мной за досками, дорогой покалякаем.

— О чем нам с тобой калякать?

— О житье-бытье. Поговорим, посоветуемся. Может быть, до чего-нибудь и договоримся. Потом я с Чемерикиным по душам потолкую, авось, и утрясем ваше семейное дело. Садись, садись, не бойся. Поможешь мне доски накладывать.

Чемерикина нехотя села на сани.

— На-ко, держи вожжи, правь, а я закурю. Беда, когда жена старше мужа. Ревности не оберешься.

Последнее воскресенье февраля на Новинке стало большим праздником. С клуба были сняты строительные леса. На новом здании на холме полыхал большой яркий флаг, а в голубоватых окнах, точно в зеркалах, купалось солнце. На улицах поселка появилось много гуляющих. Люди группами шли в клуб, осматривали его и возвращались обратно, потом долго стояли на углах, на перекрестках, у крылечек домов, с радостью поглядывая на нарядную постройку под алым полотнищем.

На главной улице, обычно тихой и пустынной, появились мотоциклы. Их нарастающий гул послышался со стороны Чаруса. Новинцы вначале подумали, что это идут на дальний север самолеты. Но вместо самолетов с лежневки мчались один за другим мотоциклисты, человек десять; впереди ехал парень в белом полушубке, в валенках, в военной шапке без звезды, а за ним — кто в чем. Ребятишки, катавшиеся с горки на лыжах, на санках, кинулись на улицу, закричали:

— Мотоцики-цики-цики!

Мотоциклисты подъехали к общежитию колхозников и остановились. Из соседних домов к ним выходили парни и девушки.

— Купили? — спрашивали и по-хозяйски оглядывали машины, ощупывали, интересуясь маркой, мощностью, ценой.

Вышла и Лиза Медникова. Обратилась к высокому парню в полушубке:

— Поздравляю, Коноплев! С покупкой!

— Спасибо, дорогая, спасибо! — Он вынул из кармана сверток, небольшой, продолговатый, и передал Медниковой. — Ваше поручение тоже выполнил.

— Спасибо! Вот вы и добились своего.

— Теперь можно и домой, в «Новую жизнь», — веселый и довольный, сказал парень.

— Мы еще поработаем, Владимир, и в лесу, и в новом клубе. Теперь и я запишусь к вам в драмкружок.

— А в Сотый квартал кто будет бегать? — подмигнул парень.

— Теперь не побегу. Ермаков решил переезжать на Новинку. Долго ли ему перевезти избушку из Сотого квартала.

— Хочешь, Лиза, прокатиться? Садись!

— А ты не уронишь меня?

— Ну, что ты! Я на такой машине всю войну ездил, а под конец по Берлину гарцевал… А это, — кивнул он на парней с покупками, — все мои ученики. Я их в колхозе в кружке ДОСААФ обучил.

Коноплев сел за руль, Лиза примостилась на багажник, остальные парни тоже посадили к себе девчат и помчались вдоль улицы вслед за Коноплевым, обгоняя пару пестрых волов, медленно двигавшихся с возом.

На воловьей упряжке тоже ехала парочка: Синько управлял быками, шел возле короба, накрытого рогожками, а Торокина стояла на запятках саней.

— Ты мне купи таку штуку, — сказал Григорий, показывая кнутовищем на мотоциклы.

— Зачем она тебе? — спросила Панька.

— Кататься буду.

— Еще упадешь, разобьешься.

— Ни, не разибьюсь, тилько купи.

— А если куплю, ты от меня никуда не уйдешь?

— Ни, ни, Панько! Купи, теперь у тебя карбованцив много. Ты дуже хорошо стала работать.

— Если ты меня, Гриша, будешь любить, Никуда не побежишь, то куплю тебе эту машину. Только ты, смотри, не обманывай, люби… Я ведь думала, ты совсем меня бросил.

— Ни, Панько, ни! То брехня, що я будто в столовци с поварихой знюхавси. Я ночами робив, тики никому не показывал, що зробив. Ты же бачила?

— Ну, ну, Гриша. Я же не сержусь.

Синько взмахнул кнутом и прикрикнул на волов:

— Н-но, быдло! Цоб!

Быки свернули с дороги и стали подниматься на холм к нарядному, как на картинке, клубу. С горки по обе стороны широкой деревянной лестницы катались на санках ребятишки. Они быстро приспособились к новой обстановке и были довольнешеньки: под горку съедут, а в горку поднимаются по лестнице, неся санки под мышкой.

Объехав кругом клуба, Синько остановил своих «рысаков» у парадного крыльца, где толпилось немало праздного народа.

— Пиво привез? — спрашивали его.

— Горилку вам привез!

Синько сдернул с высокого воза рогожи. В толпе прошел гул: кто-то ахнул от удивления, кто-то вскрикнул от испуга, кто-то пошел к возу, кто-то шарахнулся прочь. На возу, подняв когтистые лапы, стояли два бурых медведя, вылепленных из глины, — лохматые, страшные, со злыми глазами, точно живые.

— Идить, помогайте! — обратился Синько к собравшимся, подставляя плечо под бок медведю.

Помощников нашлось порядочно. Медведи были выгружены и поставлены по бокам крыльца на специальных постаментах, приготовленных для бетонных ваз. Медведи пришлись как раз к месту: они украсили вход в клуб да и все здание, которое теперь выглядело еще краше. Казалось, что звери сами прибежали из леса и встали напоказ всем.