Виктор Савин - Чарусские лесорубы

— Мне бегать с моей комплекцией врачи не разрешают.

— Ну, потихоньку сходите.

Морковкин ушел за дровами в лес, вернулся оттуда, наверно, через час и принес под мышкой несколько хворостинок, когда уже весь табор проснулся и в нем пылали жаркие костры.

С кручи горы верхом на сивой лошади спускался всадник. Над лагерем сплавщиков на небольшом островке, образовавшемся между рекой и старым руслом Ульвы, стояла такая тишина, что слышно было, как под ногами осторожного коня гремят камни, срываются почти с отвесной высоты и бултыхаются в воду старицы. Все сплавщики устремили взоры на всадника.

— Так ведь это Фетис Федорович! — сказал мастер Чемерикин; он сидел у костра и, положив на колени папку, писал что-то.

Парторг спустился с горы, вброд переехал старицу.

— Мир на стану! — подъезжая, он окинул взглядом сплавщиков, только что поужинавших и сидевших группами на полянке.

— Здравствуйте, пожалуйте! — ответили ему.

— А ведь я вас искал у Косого брода, — продолжал Березин. — Приезжаю туда, смотрю — ни дыма, ни костров, никаких признаков лагеря. А вы, оказывается, вон куда ушли.

— Идем форсированным маршем, Фетис Федорович, — сказал мастер. — Утром на стану прослушали по радио первомайские призывы ЦК партии. Тут же провели митинг и обязались дойти сегодня не до Косого брода, а до Глухого острова.

— Значит, слово сдержали? Ну, молодцы!

— Вы нам газетки свеженькие привезли, Фетис Федорович?

— Есть газеты, есть письма.

И Березин похлопал рукой по кожаной раздутой сумке, висевшей у него на боку. Потом он не спеша слез с коня, привязал его к ольховому кусту возле палатки медпункта и направился к пологу культурника, который в это время настраивал радиоприемник «Родина» на Москву, чтобы послушать последние известия, — времени, по-местному, было двадцать один час без каких-то минут.

Сдав газеты и письма культурнику, Фетис Федорович вернулся к мастеру, расспросил его о делах, о настроениях сплавщиков. Внимание его привлек сидевший неподалеку у костра Григорий Синька. Из толстой липовой лутошки парень вырезал перочинным ножиком фигуру зайца, поднявшегося на задние лапы и насторожившего длинные уши; Торокина сидела напротив парня и не сводила с него глаз. Вокруг белели стружки, было такое впечатление, что парень и девушка сидят на цветущем лугу, среди подснежников.

— Как работает? — спросил Фетис Федорович у Чемерикина, кивнув в сторону Синько.

— Хорошо, товарищ Березин! Ничего плохого про него сейчас сказать не могу. Парень веселый, кипит в работе, и все у него получается с шутками-прибаутками. Иной раз что-нибудь «сморозит» по-украински, все со смеху покатываются. А то копировать кого-нибудь начнет или женщиной нарядится — это подбавляет веселья на работе, азарта у людей больше.

— А где Ермаков? Что-то я его не вижу.

— Сергей пристрастился хариусов ловить, пошел вверх по реке.

— Воду, поди, только хлещет?

— Нет, удачно у него выходит, без рыбы не возвращается.

А Ермаков в это время стоял на берегу Ульвы, у шумного переката с длинным удилищем в руке, с длинной леской, и ожидал поклева. Вода на перекате да и на всей реке вниз по течению казалась красной, огненной, с фиолетовой рябью у берегов. Вода и небо сливались где-то вдали, в узком проходе между высокими задремавшими горами, покрытыми синим лесом с бурыми вершинками.

— Ну как, не клюет, Сергей? — спросила Лиза, выглядывая из-за куста, отмахиваясь веточкой от комаров, певших вокруг нее тоненькими голосками.

— Тише, не шуми! — прошептал он.

— Мне уже надоело, Сергей.

— Сидела бы тогда у костра.

Не успел он это произнести, как удилище дрогнуло, кончик рябинового прута согнулся дугой, а волосяная леска пошла к берегу, где в глубоком омуте кружилась вода, покрытая пеной.

— Тащи, тащи, Сергей, заклевало! — выбегая из-за куста крикнула Медникова.

Сергей нахмурился.

— Лиза, ну какая ты, право! Не подходи к берегу. Ты мне всю рыбалку испортишь.

— Так теперь ведь рыбина-то на крючке.

— На крючке, да не на берегу. Может испугаться и оборвет леску. Хариус, он такой, его зря не вытащишь.

И парень заходил по берегу, то ослабляя, то натягивая поводок, постепенно выводя сильную, упругую рыбину к песчаной мели.

За плечом у Ермакова неожиданно оказался Фетис Федорович.

— Сдай леску-то назад, Сергей, сдай! — шепотом заговорил он. — А то оборвет.

Парень приложил палец к губам, потом чуть погрозил им парторгу: дескать, молчи, сам знаю, что делать. В глазах у парторга светились огоньки.

— Серега, я сейчас пойду на отмель, встану в воду и буду тихо стоять, а ты подводи его ко мне, на мели-то я его сцапаю.

Не дождавшись ответа Ермакова, Фетис Федорович натянул на колени голенища резиновых болотных сапог и побрел в воду по отмели, встал возле небольшой канавки и показал рукой: мол, заводи сюда в канавку.

Лиза на цыпочках тоже вышла из своего укрытия. Затаив дыхание, прошептала:

— Сереженька, дай мне удилище, я буду держать, а ты возьмись за леску и подбирай ее к берегу.

Ермаков с укоризной поглядел на нее и покачал головой.

Он начал действовать более энергично и смело повел упирающегося хариуса на отмель, где неподвижно стоял Фетис Федорович и напряженно глядел в воду, следя за леской; ломаная тень от него рябилась на воде. Потом он вдруг вытянул шею, увидел темную спину рыбины и, потеряв выдержку, показал Сергею руками ее размер, явно преувеличивая, — по его выходило, что хариус попался чуть ли не метровый.

От взмаха рук рыбина кинулась обратно в омут, но в глубь не попала, а вынырнула из воды, сверкнув над ее поверхностью мясистым серебристым телом. Леска выдержала.

— Давай выводи! — закричал Фетис Федорович и глубже побрел в реку. Поймав леску, он начал подтягивать ее к себе, потом, запустив руку в воду выше локтя, схватил хариуса и, держа его за жабры, вскинул над головой.

— Есть, Сергей, есть, вот он!

Он радовался больше, чем сам рыбак.

На берегу, когда все трое стояли вокруг седого замшелого хариуса, Фетис Федорович сказал Медниковой.

— Иди, Лиза, вари уху. Мы с Сергеем придем есть. А сейчас мы с ним посекретничаем.

Проводив девушку, Березин уселся на берегу, посадил-рядом Ермакова, не спеша свернул цигарку, закурил. В раздумье посмотрел на угасающий закат, на блекнущие краски. Вода теперь была уже не красной, а бледно-розовой с темно-фиолетовой каймой у берегов. Над самой ее поверхностью стлался еле приметный парок.

— Каковы твои планы на жизнь, Сергей? — спросил Березин.

В его голосе Ермаков уловил торжественные нотки. И понял: о чем-то серьезном заговорил парторг.

— Планы у всех одни, Фетис Федорович, — ответил он.