Ольга Гуссаковская - Перевал Подумай

— Хорошо, коли так, — смилостивился Степан Дмитриевич, — Нам, Самохваловым, отроду языком стараться ни к чему — руки есть, руками и старайся! Чтобы твоя работа людям была видна. У Виктора и деды, и прадеды белокаменщики, поди-ка, и Москву они строили. Так что помни об этом. И цени.

— Я помню. Сколько бесед за последнее время провел о рабочих традициях, сколько рассказывал о лучших мастерах страны! Но это еще и самому человеку понять нужно. Для себя. Не ради галочки в отчете, — Виктор покосился на Диму.

— Вот именно самому. Человек все сам должен! — Степан Дмитриевич как гвоздь вбил на этом слове и разом словно вожжи отпустил — заулыбался по-домашнему, дружески посмотрел на Диму:.

— Надоел я тебе? Думаешь, поди, старик качает права, а что толку? Ты вон хорошее дело решил бросить — и хоть бы что. Потому что легко досталось — вот еще в чем твоя беда.

Степан Дмитриевич вкусно отхлебнул чай и продолжал, ни к кому вроде бы не обращаясь особенно:

— А меня учил мой дед. Отец тогда на гражданской воевал. Учил трудно. Руки у меня, вишь, были не слабые, да вроде как не с той стороны приделаны — все в них ломалось. Ну и попадало за это крепко. Чуть что не так — оплеуха. Но ведь что я понимал? Хоть через битье, а мне эту науку одолеть нужно. Ведь это же позор будет, деды-прадеды в гробах перевернутся, если отступлюсь. И одолел. Стал мастером не хуже деда. И почет пришел и уважение. В нашем-то городе кто первый каменный дом строил? Моя бригада. Сейчас школу новую кто строит? Опять же — мы. И Дворец спорта — мы. И все, что ни есть в городе лучшего, — все мы, каменщики. Потому как из блоков этих дома получаются, а красоты в них нет. Красоту в камне увидеть нужно. Что бы там еще ни придумали ученые, а главные здания — дворцы, театры — все равно из камня строить будут.

Степан Дмитриевич увлекся и совсем забыл о времени. Он говорил убежденно, все более увлекаясь, описывал каждое выстроенное им здание, и можно было только дивиться памяти старого мастера.

А Дима слушал и не спускал глаз со Степана Дмитриевича. Смотрел и думал. Вот так бы найти свое дело, как этот старик! И никакой Лео не поднял бы его на смех: «Велико счастье — быть каменщиком!» Не посмел бы…

И вдруг пришло неожиданное решение:

— Возьмите меня к себе, Степан Дмитриевич, очень прошу!

Степан Дмитриевич приподнял мохнатые брови.

— Так сразу и взять? Быстрый ты, однако… Возьму, а ты сбежишь через месяц-другой удачи искать, где полегче…

— Не сбегу! Честное слово. Я умею работать, вот увидите. Мне бы только в вашу бригаду, с вами…

— Вот оно как? Клюнул, значит, жареный-то петух? Бывает. Так вот давай сразу договоримся. Хочешь быть с нами — заслужи это.

Пойдешь чернорабочим сначала — пусть ребята на тебя посмотрят, какой ты есть. Да рук-то не жалей и ни от чего не отлынивай. Не молочные реки тебе обещаю, это понятно, но ведь для тебя, парень, иного пути в люди нет: и так уж чуть по кривой дорожке не пошел. А выдержишь… тогда и поговорим. Может, к своему делу вернешься, а может, еще и возьму тебя в ученики. Но уж если что, учить буду истинно, как самого дед учил. Согласен?

— Согласен, — кивнул Дима.

— И даже на оплеухи, — весело вставил Виктор. Старик продолжал:

— В общежитие устроим. А сегодня здесь переночуешь. Теперь спать. Утро вечера мудренее.

Машу провожали под Новый год. Узнать ее было невозможно: щеки расцвели румянцем, глаза горели. Все вдруг увидели то, чего не замечали прежде: у Маши длинные густые ресницы и белые веселые зубы. Счастье словно выпустило в ней на волю вторую, никому до сих пор неизвестную женщину со звонким голосом и неугасающей улыбкой.

Валя помогла Маше собрать вещи. Остальные девчата больше судачили, чем дело делали. Как раз, когда Валя последний раз окинула взглядом комнату — не забыто ли что? — пришел и Машин Николай. Маша еще больше засуетилась и, видно, совсем перестала понимать, что делать, за что браться?

Валя распределила мелкие вещи между всеми, тяжелый чемодан с неловкой улыбкой взял Николай — его явно стесняло такое шумное и многочисленное женское окружение.

Маша на ходу поцеловала комендантшу тетю Полю, смахнула слезу со щеки. Та перекрестила ее вслед, но этого Маша уже не заметила. Кроме своего Николая, она все сегодня видела словно вскользь.

На улице немного поспорили — каким путем ближе идти? Нужно было отнести вещи к Николаю, в те же дома, где жил Виктор. Решили, что через сопку напрямик ближе, и скоро вся компания уже прыгала и скользила по обледенелым тропинкам.

День выдался необычный. Хоть и была середина зимы, самый канун Нового года, но всех не оставляло чувство, что там, за зубчатой грядой сопок, откуда растекался по небу мягкий золотистый свет, прячется весна. Совсем не зимний — влажный и теплый ветер шел им навстречу с моря, и совсем не зимние тени быстрых белых облаков скользили по земле. Казалось даже, что и низкое солнце вдруг набрало силу и лучи его греют, а не только светят.

Валя откинула с головы шарф. Волосы ее засветились на солнце, глаза лучились. Рядом с ней, держа за другую ручку сумку с посудой, шагал Виктор. Он тоже был радостно возбужден, шутил, смеялся.

И не они одни чувствовали необычность этого дня. Когда все вернулись в город, чтобы взять оставшиеся вещи, толпа на главной улице почти не уступала московской. Плыли над головами запоздалые «елки», сделанные из сизых тугих веток стланика, в сумках, сетках и просто в руках празднично светились игрушки, а малыши уже обновляли зверушечьи маски, полученные на утренниках в детских садах и школах.

Напротив театра рабочие срочно подключали к сети бесчисленные гирлянды лампочек огромной городской «елки», тоже сооруженной из стланика. Лапы стланика прочно и густо крепились на полой металлической мачте. Рядом поливали из шланга огромную «спящую голову» и трех ледяных коней, везущих деда-мороза. Из открытого рта головы сбегала вниз горка, на которую, пока что издали, зарились мальчишки с санками и фанерными листами в руках. Один держал даже жестяной поднос, из тех, на которые уличные продавцы выкладывает пирожки.

Во всем чувствовалось приближение Нового года.

Теперь уже Николай прокладывал дорогу в толпе, текущей им навстречу. Маша шла рядом, чуть отступив и как бы прячась за его плечом, словно это не она раньше всегда и везде выступала впереди и водила за собой девчат.

Пока остальные ходили за вещами, в комнате у Николая хлопотала Зина — сама вызвалась. Возле дома они издали увидели ее огненные волосы — Зина вышла их встречать. Рядом с ней стоял и немного смущенно переминался с ноги на ногу Дима — он еще не всех знал из окружающих.

Как всегда, из беды выручила его опять Зина. Деньги Танцюре отдали, решив с ним не связываться. А встретив как-то на улице Вержбловского, Зина высказала ему все, что о нем думала.