Юрий Рытхэу - Путешествие в молодость, или Время красной морошки

Пароход отходил от пирса перед полуночью, и Саша Мухин, бросив на отведенную для него койку в общей каюте свой фанерный чемоданчик, простоял несколько часов на палубе, наблюдая, как медленно отходил корабль от пирса, медленно, с помощью портового буксира, разворачивался и удалялся от берега, оставляя за кормой разноцветье огней, земные голоса и земной шум машин, перезвон трамваев, людской неразборчивый говор.

По мере того как стихали, удаляясь, все эти звуки, отчетливее и громче становились голоса и гул мощной судовой машины, толкающей огромный корабль по океанской поверхности, усиливалось чувство отрешенности, оторванности от земли.

И вдруг сердце пронзила резкая боль — боль расставания с землей, с материком — когда еще доведется побывать здесь, когда доведется вновь увидеть и родные места, там далеко, далеко на земле Костромы?

Позади остались редкие огни маяка, и Саша Мухин вернулся в каюту; он еще долго ворочался на узкой корабельной койке с предохранительным бортиком, пока не забылся беспокойным, тревожным сном.

На следующее утро, глядя, как его товарищи мучились от новой для них морской болезни, Саша почувствовал некоторое превосходство над ними. Его самого, выросшего на берегу мелкой речушки, которую вброд переходил петух, морская болезнь не брала.

Большую часть времени молодой зоотехник проводил на палубе, с затаенным восторгом наблюдая за жизнью невероятного, невообразимого горько-соленого простора. То вдруг вспыхивал невдалеке китовый фонтан, то с шумом и криком проносилась какая-то птичья стая, то величественно проплывали моржи…

Показались Курильские острова. Остроконечные, словно отделенные от воды полоской тумана, они будто были нарисованы уверенной рукой талантливого художника.

Обогнув южную оконечность Камчатки, пароход вышел на простор Берингова моря. Заметно похолодало, и Саше Мухину все чаще приходилось спускаться в каюту, чтобы согреться. По интересно, что морской живности прибавилось, и часто пароход шел на виду нескольких китовых стад, а белухи проплывали совсем рядом с бортом, показывая свои глянцевые, словно сделанные из какой-то прочной и эластичной пластмассы, белые спины.

В Анадыре, столице Чукотского округа, молодые зоотехники получили новое распределение: кто-то остался в окружном центре, а Саше предстояло плыть дальше на этом же пароходе в какой-то неведомый ему Чаунский район, в поселок Певек.

Пока добрались до Певека, пароход останавливался в бухте Преображения, в селе Уэлен, почти на мысе Дежнева. Саша по-прежнему проводил время на палубе и даже увидел в Беринговом проливе берега Америки! Они синели справа по борту, загадочные и чуточку пугающие: холодная война была в самом разгаре. В проливе между двумя островами — Большой и Малый Диомид — чудился железный занавес.

Саша Мухин за эти четыре недели плавания стал на корабле своим и мог беспрепятственно подниматься в святая святых — на ходовой мостик. Отсюда, в широкий иллюминатор он впервые увидел льды. Сначала — отдельные плавающие льдины, в которых, казалось, не было ничего зловещего, скорее они даже как бы украшали однообразную поверхность океана. Причудливо источенные буйной фантазией морских струн, они напоминали замки, парусные фрегаты, подводные лодки, роскошные лайнеры…

Но моряки тотчас насторожились, не разделяя Сашиных восторгов.

Первое столкновение с ледовыми полями Саша почувствовал ночью, когда резкий толчок едва не скинул его с узкой койки.

Торопливо одевшись, Саша вышел на палубу, и здесь вместо восторга он вдруг ощутил страх: ледовые поля с редкими пространствами открытой воды простирались повсюду.

И нее же в Певек, столицу Чаунского района, пришли в назначенное время, даже не прибегнув к помощи ледокола. Поселок стоял на галечном берегу, вплотную придвинувшись к океану, точнее к Чаунской губе. Выйдя на берег и спросив дорогу в райисполком, Саша Мухин с удивлением увидел воду и по другую сторону города. Кругом вода… А где же тундра?

Мимо проносились грузовые автомобили, поднимая серую пыль, от которой першило в горле.

В шумной толчее райисполкомовских коридоров Саша нашел нужный отдел, подал свои бумаги человеку неопределенного возраста, и пока тот читал направление, вдруг почувствовал, что качка продолжается… Качался дощатый крашеный пол кабинета, и в ногах ощущалась какая-то странная слабость.

— Садитесь, — мягко произнес человек и показал на стул.

Но сидеть долго не пришлось. Изучив бумаги, быть может, более тщательно, чем они того заслуживали, человек поднял глаза на Мухина, пытливо всмотрелся в него и сказал:

— Вот что, Александр Венедиктович! Назначаю вас старшим зоотехником совхоза «Вперед»! Через два часа в хозяйство, в тундру то есть. Здесь совхозный вездеход. Другой такой оказии долго не будет. Поэтому вот вам двадцать пять рублей. Отдадите потом. Все формальности, приказ — тоже потом. Идите в столовую, хорошенько поешьте и оттуда обратно сюда. Вездеход пойдет в три часа.

Так, даже не осмотревшись в районном центре, Саша Мухин отправился в тундру.

В кузове вездехода сидели чукчи. Все они были сильно навеселе и принялись щедро угощать Сашу.

— Ты теперь наш начальник, — сказал один из них, имя которого он узнал позже — Иван Тавро. — Мы тебя будем любить и уважать. А для начала — уважь нас.

Когда позади скрылись городские строения и вездеход вышел на тундровый простор, пиршество продолжили на берегу студеного тундрового ручейка, в котором охлаждали вод ну. Стояли, пока но прикончили изрядный запас.

Такой была первая встреча Саши Мухина с чукчами, о которых он читал только в популярном в то время романе Тихона Семушкина «Алитет уходит в горы». Потрепанный экземпляр книги нашелся в судовой библиотеке, и Саша в два дня проглотил удивительную историю чукотского кулака — Алитета. Попутно он старался запомнить некоторые обычаи и характерные черты народа, среди которого ему предстояло работать. Но он даже и в мыслях не предполагал, как стремителен будет его путь в тундру.

Он думал об этом, сидя на берегу ручья, вслушиваясь в незнакомые звуки чукотской речи.

Но ведь он уже считается на работе! Старший зоотехник! Впереди зима, а он в прохудившихся ботинках в легком пальтишке. Единственная теплая вещь — свитер, связанный в подарок старшей сестренкой…

Только теперь Мухин понял всю сложность своего положения.

Сначала спутники по вездеходу показались ему все на одно лицо, не сразу он стал различать их и по внешнему виду и по возрасту. Одеты они были кто во что горазд. Иван Тавро, старший пастух, носил ладную летнюю кухлянку, а остальная часть его экипировки состояла из обыкновенных шерстяных брюк и резиновых сапог. На голове старшего пастуха красовалась, очевидно, только что купленная мохнатая кепка.