Андрей Упит - Земля зеленая

Оценщик уже стоял на опрокинутом селедочном бочонке. Неподалеку на траве улегся Янкин «конь». Первыми были намечены к продаже стенные часы Осиса — в новом жилье в Ритерах их все равно на стенку не повесишь, каморка до того низенькая, что гирям некуда спускаться. Подняв в воздухе часы со свернутыми цепями, Турс качнул рукояткой молотка маятник, тихонько постучал той же рукояткой по циферблату и прищелкнул языком — и впрямь, часы сразу стали как бы новее и ценнее. Калвициене кивнула головой сестре: оценщик-де не так уж плох!

Но к торгам не успели еще приступить, как в толпе покупателей поднялся шум. Среди вещей Бите увидел длинную приставную лестницу и завопил, будто его ограбили:

— Что? И лестницу тоже?.. Лестница принадлежит дому. По закону ее нельзя отделять от дома! Что я буду делать, если загорится крыша?

И он нагнулся, чтобы поднять и оттащить лестницу. Но из этого ничего не вышло. Угощая помощника писаря, Калвиц сам выпил стакан и теперь распоряжался продажей имущества свояка. Он схватил Бите за шиворот, потряс и оттолкнул так, что тот едва устоял на ногах.

— Лапы прочь, трутень! Ты, что ли, дерево из леса привез? Ты стругал и дырки сверлил? В плите разводи огонь, а не на крыше, тоже мне землевладелец!

За это время Битиене успела обежать весь двор. Имущество Осиса она знала так же хорошо, как свое, давно уже с дочерью обдумала, что следует перекупить. Она мчалась впереди, Бауманиете следом за нею; осмотрели со всех сторон бочку для квашения капусты — не течет ли, не проржавели ли заклепки на обручах, облюбовали гладко обструганную стиральную доску с двумя кленовыми вальками для белья, с удобными рукоятками, вырезанными Осисом. Усмехаясь, посматривали покупатели на этих новоявленных собственниц. Услыхав шум, мать и дочь с криком кинулись в гущу толпы.

— Кричи, кричи во все горло! — задыхаясь, подстрекала Битиене мужа. — Ведь они хотели тебя задушить!

Бите спохватился. Неужто и в самом деле его хотели задушить? Бородка вздрогнула, рот широко раскрылся, но кричать все же не кричал: немного опоздал с этим. Все вокруг все еще надрывались от хохота, так что никакой крик и не услышали бы. Друзей у него здесь не было, это он знал хорошо. Пока Битиене оглядывалась, тот разбойник и душитель был уже далеко и рукой делал знаки оценщику начинать торги.

За это время Турс успел завести часы, поковырялся в них, что-то подергал, прижал где надо, и часы начали бить, хотя и неохотно, со стоном, но все же достаточно звонко. Покупателей это развлекало больше, чем визгливые крики Битиене. Оценщик начал расхваливать. Не часы, а чудо! Когда заведешь — идут, кончится завод — сами остановятся, прямо как хорошо выезженная лошадь. Вот так их можно потрясти, и вот этак повернуть — им все нипочем, нутро живучее — как у зверя!

Турс говорил немного и не так быстро, как Пурагайль, но каждое слово было к месту, маленский говор был грубоват для ушей дивайцев, но хлесток. Покупатели сразу почувствовали, что не зря пришли, на скуку здесь жаловаться не придется.

У оценщика — своя сноровка, он предлагал вещи не по порядку, а как попало — вперемешку. За часами вдруг последовали лошадиные кормушки. Этот языкастый ловкач сумел объяснить, почему он так поступает и что общего между такими, казалось бы, различными предметами. Из его пояснений выходило, что зубчатая борона Осиса в самом тесном родстве с льночесалкой Осиене, — и покупатель бороны едва удержался, чтобы не купить совсем ненужную ему чесалку. Главное искусство оценщика заключается в том, чтобы определить, какая вещь вызывает больший спрос, и тогда можно до последнего предела медлить с заключительным ударом молотка, хотя бы в десятый раз принимаясь считать до трех, убеждая не опаздывать, чтобы потом не каяться. Оценщик не должен дорожить ни временем, ни собственным горлом — ведь каждый выторгованный пятак ценен для разорившегося владельца. Турс сбросил шапку, затем и пиджак, его низкий широкий лоб покрылся испариной; солнце пригревало порядочно, но этот пот — больше от усердия, с каким он исполнял свои обязанности.

Пришли на торги престарелые хозяин и хозяйка Озолиней, они держались в сторонке от семьи Бите. Конечно, жаль, что разоряется такой хороший человек, как Осис, но чужая беда приносит и им некоторую пользу: если бы Бите не купил Яунбривини, то неизвестно, сколько времени пришлось бы терпеть соседство шумной воровской семейки в домишке Лауски. Вчуже неприятно было смотреть, как эта тройка, стоявшая тесно в ряд, алчными, завистливыми глазами провожает каждую проданную вещь, будто и она им нужна, будто все это — их собственность, которую сегодня развезут, растащат по всей волости.

Земитиене из Крастов с отчаянием удерживала своего мужа от участия в торгах. Когда Земит бывал навеселе, им овладевала страсть все покупать — чистая дурь, как говаривала Земитиене. Он уже выторговал себе корыто для поросенка, совсем ненужное в его хозяйстве, а теперь порывался оставить за собой острый топор Осиса, хотя дома у него было два. Какой-то умник все время громко хулил телегу Осиса, чтобы отвадить других покупателей, а сын этого хитреца стоял в сторонке и ждал, когда можно будет взять вещь за бесценок. На торгах ведь каждый старается как бы купить подешевле.

Приехал и лошадник Рутка. Все знали, зачем он здесь. За гнедого Осис выплатил ему долг еще прошлой осенью. Ясное дело, что на такого норовистого охотников не найдется, никто не пожелает за свои деньги тащить такое несчастье к себе домой. Не была ли эта коняга отчасти виновата и в том, что Осис торговал здесь, как выброшенный на задворки, выкорчеванный пень? За гроши гнедой достанется тому же Рутке, чтобы он потом всучил его кому-нибудь, кто еще не знает, что за сокровище этот мерин. Кося свои белки в сторону конюшни, Рутка стоял, прислонившись к своей телеге, и, ожидая свой черед, скучающе похлопывал кнутовищем по голенищу.

Хозяин Озолиней купил два стула, и теперь на одном сидел сам, а на другом — его старуха. Он спокойно посасывал трубку, изредка накидывая за что-нибудь по пятачку. Он не шумел, как хвастливо выпятивший грудь Земит, но не допускал, чтобы ту или иную вещь отхватили даром. Осиене издали поблагодарила его взглядом: этот порядочный человек был на торгах их благодетелем — не позволял расхватать их имущество за бесценок.

Она подтолкнула сестру локтем.

— Посмотри, уж не Иоргис ли Вевер идет там, вдоль поля Бривиней?

Калвициене утвердительно кивнула, конечно, сам Иоргис Вевер, никто другой. Это было неожиданностью. После того как Андр удрал в Ригу, семья Осиса сочла, что все родственные связи с Иоргисом порваны. Никто, однако, не слыхал, чтобы Иоргис сердился или поносил их, вообще он не любил говорить о своих семейных делах и не вмешивался в чужие. Все же Осиене чувствовала себя виноватой перед ним и теперь не знала — идти ему навстречу или убежать в дом. Но так как Иоргис незаметно присоединился к толпе, то не понадобилось ни того, ни другого.