Инал Кануков - Антология осетинской прозы

Старшие сыновья уходили на войну вместе. Озорник Дабан, светясь доброй улыбкой, сказал тогда:

— Береги, дада, семью и на нас крепко надейся. К валуну же, ради бога, не прикасайся. Вернемся с фронта, сами покрупней приволокем с реки. Чтобы ровненький был и гладкий.

В другой раз Марза не преминул бы проявить свирепость характера, проучил бы наглеца, да что теперь поделаешь — не то время, тяжкая участь ждет наследников, да и не совладать с богатырями, — смягчился он, с удовлетворением оглядев крепкие плечи, мужественные лица ребят, словно вместо напутствия ощупал каждого из них костлявой отцовской рукой.

Накануне отъезда мобилизованных, ближе к вечеру, созвал он соседей, кто-то из младших освежевал барашка, и старики многократно, с истовостью верующих испрашивали сочувствия у святого Уастырджи, покровителя достойных мужчин, путников и ратников. Полный турий рог черного пенистого пива осушил на проводах и сам Темыр.

— Ныне новобранцев благословляют куда сдержанней, — с глухой невыплаканной тоской по утратам подумалось Темыру. — В начале войны уходили в армию заматерелые, прокаленные ветром и солнцем пахари и пастухи с бугристыми от мозолей руками и умудренными сердцами, потому и страху за кормильцев было как-будто поменьше. Настал черед неоперившихся еще птенцов, и слез проливается вдвое больше — к материнской горечи прибавилась печаль девушек, грусть невест…

Стало пригревать солнце — в лесу заметно потеплело, тропы начали подсыхать, листва лопается под копытами с плотным хрустом. Значит, путь длился час-полтора и скоро распахнутся врата неба. Такое ощущение возникало у него всякий раз, когда жеребец выбирался из полутьмы дебрей на поляну урочища Тырмон, и всегда оно было легким и радужным. Сегодня предчувствие не то что не радовало — угнетало.

Пытаясь объяснить свое удрученное состояние, Темыр поразился небольшому открытию, неожиданному и весьма странному: всю дорогу за ним неотступно следовал Марза. Он думал о нем, ворошил прошлое и настоящее старика, корил и вышучивал, жалел и журил его. Ну, а если говорить всю правду, та они никогда и не разлучались, всю жизнь прошли бок о бок. И не только с ним — с великим множеством людей. Обступи они его в одночасье, разве не исчез бы, не обернулся бы капелькой в море человеческом. Это же надо… С кем только не сводила судьба, чьи только следы не пересекали его собственную стезю. Одних он любил, одаривал добротой, щадил, делил с ними хлеб-соль, других не переносил, попросту ненавидел, бывало, даже схватывался насмерть. Люди, люди… Наверно, это и есть жизнь. Наверняка. Доведись пережить все заново, не решился бы перекраивать или менять что-либо. Иной меры у него нет, не могло быть и не надо.

Впервые в это погожее утро жеребец заржал громко, заливисто — почуял близость человеческого жилья и отдыха. Впереди в разреженных зарослях ореха, малинника, рябины открылся голубоватый просвет — нежная зелень отавы вперемежку с золотистой рябью усыхающих листьев бука, дуба, клена. Ступив на кромку урочища, вороной вновь заржал, теперь уже победно, торжествующе. Где-то далеко-далеко отозвалось ему эхо, рассеянное скальными нагромождениями. Да он, видать, и не жаждал отклика — тут же, похрапывая всласть, отгоняя назойливых осенних мух взмахами хвоста, утыканного репейником, принялся стричь ковровую гладь пастбища.

Всадник спешился, пружинисто присел на корточки раз, другой, разминая затекшие ноги, затем поспешил к кошаре. Жеребца расседлают те, что помоложе. Впрочем, и остальные гости Тырмона только слегка расслабили подпруги — табунок коней под седлами разбрелся по поляне.

Скакун Темыра взбрыкнул и во весь опор понесся к незнакомцам, разметав гриву, красуясь оленьей статью.

— Невесту по нраву узнают, джигита — по коню, — поднялся навстречу Темыру секретарь райкома партии Коста Сагов. — Трубит твой вороной на весь Тырмон. Присаживайся.

В бревенчатом домике, сбитом прочно, надолго, светло и просторно — блики солнечных лучей живыми, трепещущими пятнами ложатся на кругляки, пахнущие свежестью обструганной до белизны древесины. Человек тридцать уместилось в комнате за дощатым столом и вдоль стен. Сидят по кругу председатели колхозов и сельских Советов, парторги и работники районных организаций. Нет среди них только его соратника Сосе Харласова, долечивающего фронтовые раны в городском госпитале. Да и комсомол тут как тут. Еще двое товарищей в военной форме. Судя по озабоченности собравшихся, они успели потолковать о делах серьезных, неотложных. Секретарь райкома — моложав и молодцеват выправкой перещеголяет тех же кадровых командиров — дочитал какую-то бумагу, вскинул красиво посаженную голову с копной смолянистых волос, потер ладонью щетину на суховатом лице и, видимо, вернулся к недосказанному накануне:

— Таить нам друг от друга нечего. Район находится в прифронтовой зоне. Партизанский отряд сформирован полностью. Обязанности распределены. База засекречена и действует. Обстановка на фронте чрезвычайная. Возможны непредвиденные осложнения. Все недоделанное необходимо закончить в недельный срок. Никакие объяснения приняты быть не могут. Дисциплина, порядок, организованность. Я уже не говорю об ответственности, долге, чести коммунистов и комсомольцев… Диверсии врага неизбежны. Замысел неприятеля ясен и должен быть сорван. На этой задаче — она сейчас наипервейшая — остановлюсь подробней. К нам прибыли представители Орджоникидзевского (Владикавказского) Государственного Комитета Обороны и штаба партизанских соединений, — Коста Сагов кивнул в сторону военных. — С ними оперативная группа чекистов. Нужно прочесать лес, осмотреть места ночевок охотников, стойбища пастухов и пещеры, вплоть до перевала. Не приняв меры предосторожности, обречем себя на разгром. Операция однодневная, требует собранности, боевитости. Есть сведения, что в предгорьях укрываются вооруженные люди. То ли диверсанты, то ли дезертиры, то ли обыкновенные бандиты. Враг есть враг, пощады — никому. Все группы получили задания, Темыр, — повернулся он к урсдонцу. — Ты поведешь бойцов в Долугское ущелье. Это твои владения. Своего от чужака отличишь безошибочно. Скотоводы уже откочевали. Сейчас туда разве что незваные гости пожалуют. О них мы и хлопочем. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — в тон секретарю райкома ответил Темыр.

Пока Коста Сагов говорил, разрубая свою речь на четкие фразы, не допускающие сомнений и возражений, председатель «Красного Октября» подобрался внутренне, хотя порой его окатывал холодок беспокойства. Тревожила не предстоящая операция, может быть, чреватая жертвами, а сама обстановка, обрисованная партийным вожаком. Выходит, партизанская база не только и не столько предусмотрительность, сколько явь, которую надо принимать как она есть. Волей обстоятельств они, тыловики, оказались на переднем крае и, возможно, сегодня же примут первый бой.