Виктор Ревунов - Холмы России
- Название:Холмы России
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Гурман
- Год:1993
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Ревунов - Холмы России краткое содержание
Две книги романа-трилогии советского писателя повествуют о событиях на смоленской земле в 1930–1940-х годах. Писатель показывает судьбы людей, активно созидающих новое общество, их борьбу против врагов Советской власти, героизм в годы Отечественной войны.
Холмы России - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Знаешь, Федор, как он с ней на станции оттанцовывал. Хлеб они привозили сдавать. Вот танцевали! У него и у нее искры из-под каблуков. А уж неслись, я думал, от земли оторвутся.
Кирьян вытер платком лицо.
— Искры, может, и были от гвоздей в каблуках. А от земли отрываться не думал. Раз попробовал — хватит.
— Думать тут нечего: Митина зацепка держит.
— Ладно, не подкалывай, — ответил Кирьян, присаживаясь под ольховый куст, подальше от жара костра.
На той стороне, из-за высоких ив на угорнстом берегу, плавно вскружила неясыть. Раскинуты были ее длинные, похожие на косы крылья. Зноившийся поток понес ее над рекой. Испуг толкнул птицу, какое-то неуловимое движение: она слегка лишь накренилась, и тень стремительно понеслась по кустам — скрывалась, то вдруг черно вымигивала из света.
— А-а-а, — где-то далеко в лесу позвало эхо.
— Когда же оп прийти должен? — спросил Федор про Митю.
— Не знаю, — ответил Кирьян.
Федор сидел некоторое время в задумчивости.
— Один разговор с ним у меня из памяти не выходит.
Вернее, одно признание его, — заговорил Федор, — На охоту мы с ним как-то пошли. Идет он, молчит. Чую в душе у него что-то так и ноет.
«Что с тобою?» — спрашиваю.
Будто он и обрадовался, что я спросил.
«Знаешь, говорит, яблоня у меня на огороде, антоновка. Мальчишка соседский залез. Схватил я его. Задрожал он, сжался весь. И яблоки-то он мне протягивает: возьми, мол. «Дяденька, дяденька, больше не буду».
Так меня, говорит Митя, жалостью и пронзило.
Пожалел. А вот будто что сорвалось во мне, будто крикнул кто-то: «Вдарь!» Ударил я его. На грядки он упал, пополз. Бросился к нему, прижал к себе, а у самого У меня слезы. Зачем я его ударил? Ведь сразу пожалел, а ударил… Страшный я, Федор, говорит, раз это смог.
И жалеть буду, а все натворить могу».
Себя он боялся, страхом себя и до водки и до тюрьмы довел. Это точно, так закончил свой рассказ Федор.
— На этом хуторе вообще не разберешься после убийства Желавина, — сказал Новосельцев.
— Ты наш хутор оставь!
— Сразу и обиделся. А мне жаль хороших людей, Киря: они вынуждены делить долю с убийцей.
— Какую долю?
— Такую. Когда я приезжаю сюда, чувство у меня не очень приятное, потому что не знаю, кому я руку подал, кто в избу меня впустил — хороший человек или убийца?
Вы и сами так думаете, кто к вам покурить зашел? Может, он?
Кирьян хмуро и долго глядел в глаза Новосельцеву.
— И у нас в избе тебе кажется? — спросил вдруг.
Федор обнял за плечи своих друзей.
— Хватит вам! Посмотрите, какая красота!
— Вашу семью я знаю, — ответил Новосельцев Кирьяну.
— Вот так, Ваня, и я свой народ знаю. Нет у нас таких. Где-нибудь в другом месте гляди.
— Да посмотрите вы! — тряхнул их Федор.
На той стороне, из-под обрыва в сухих смородниках, солнце выливало в реку свою багряную плавку. На самой середине омута что-то булькнуло, и тихо пошли круги. Радуги света заколыхались на кустах, из которых вспыхивали белым вьюнки и красным зажигалась плакун-трава.
— До чего же хорошо… До чего же хорошо, братцы вы мои, — говорил Федор и думал, что это последний для него вечер здесь, и крепко сжимал плечи друзей, прощаясь с ними.
Феня вошла в избу, чуть посидела на лавке возле двери. Сняла ботинки с уставших ног. Пол прохладен.
Вянет сумрак, тихо, и лишь оса звенит на стекле.
Феня раскрыла окно, и сразу в избе засквозило, а на стенах родничками забился свет.
Она быстро переоделась и пошла к Угре искупаться после дороги.
Спустилась к берегу напротив своего двора.
Редко ходила сюда, и чистое когда-то место затравело подорожником. Размытые корни обнажились из-под глинистого берега, где над глубиною заворачивала вода.
Вечер скоро, но еще ясно. В высоте уносила ярый кумач зари одинокая тучка.
Сухо трещат стрекозы, зудят шмели в таволгах под ольховыми кустами. Сверкучим роем кружатся на воде паучки вокруг склоненной течением тростинки.
«Неужели я была там?» — вспомнила она палящую жаром дорогу в лагерь, и сам лагерь, и Митю.
«Убью!» — и лицо его будто треснуло.
Тогда страшно ей стало, сейчас она с досадой думала, что не сказала ему прямо в глаза:
— Не боюсь!
«Думала пожалеть, а жалеть-то и нечего», — с минуту еще в раздумье стояла она и стала расстегивать кофточку. Скинула ее. Покатые тонкие плечи, грудь и юной свежести.
Разделась, и дрожь от ветерка радостью разбудила все ее тело.
«Дома», — вспыхнул в ней самой горячий уголек ее радости, что она наконец приехала, — все позади, она свободна.
Это чувство свободы освежало ее, как освежает дождь.
Она спустилась в прогалину среди кувшинок у самого берега. Умыла лицо, плечи оплескала. Пожалась, не решаясь плыть, и, присев чуть, окунулась, поплыла, плавно рассекая воду.
Плавала хорошо: на реке выросла.
Повернулась на спину. Поднебесье в перламутровом отливе, и чудится Фене, что летит она, легко взмахивая руками.
Не заметила, как на ту сторону переплыла. Выбралась на берег, где давно уже завечерело под дремучими т тает а ми ветвей, оплетенных хмелем. Холодит от травы сыростью.
А на том берегу расшумелись олешники. Рассеивался по поде ветер с сумрачной рябью. Быстрина, бившая из глубины, ворошила листья кувшинок, заворачивала на мель, скапливая силу всех тягуче напружившихся стеблей, которые все вместе с бульканьем возвращали листья в быстрину, и она разбивала их, снова гнала на мель.
Листья расслабленно шлепали и ворошились, собирались под берегом и еще злее неслись к быстрине, заглушая ее. Что-то дикое и настойчивое было в этом движении, какая-то сила тяжело водила болото кувшинок.
Как страшно плыть туда!
Феня озябла, а все не решалась войти в воду, уже потемневшую: еще страшнее стало. Хоть на клади иди. Да ведь голая не пойдешь. И нет никого.
Она стояла за стволом ольхи, скрипевшей подмытыми корнями.
И вдруг на том берегу белое мелькнуло. Это Катя.
— Катя! — крикнула Феня и, осмелев, поплыла.
Катя вышла к берегу, где лежала одежда Фени — кофта и юбка.
Нс помнила Феня, как доплыла.
Вылезла из воды, с зябкой дрожью стала одеваться и вот уже согрелась. Мокрые глаза весело заблестели.
— Косынку я тебе обещала. Пошли.
Дома Феня раскрыла сундучок в горнице. Достала косынку зеленую с красными маками и накинула ее на голову Кати, сама и повязала.
— Катюшка, до чего же хорошо! — воскликнула Феня.
Катя подошла к зеркалу, поглядела на себя и сжала перед грудью руки, так долго стояла, словно и не на себя залюбовалась, а на какую-то другую девушку в такой яркой косынке, из-под которой накосо но лбу свивались ржистые волосы.
А глаза все глядят, задумчивые и ясные, будто спрашивают: «Что ты, Катя?»
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: