Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести

Наследственность? Он много читал о генах, но не верил в их всемогущество. А если даже гены и передают низкие качества человеческой души, к их роду это не относится. Аристарх Иванович чувствовал, что родился не таким, что где‑то там, в глубине, под наносными слоями, погребён мёртвый зародыш другого, лучшего Аристарха Ивановича. Низость и грязь всегда были отвратительны ему, а разве жабе противны её бородавки? Так в чем же дело тогда?

Год назад, в третьем классе, Игорь по собственной инициативе выдал ребят, обливших чернилами учительский стол. Учительница, желая похвалить мальчика, сказала об этом Аристарху Ивановичу, и он в сердцах выпорол сына. С тех пор Игорь никого не предавал, во всяком случае отец не знал об этом, но он видел, что сын способен на предательство, — это проскальзывало в интонации его голоса, в его нехорошей, ползущей какой‑то улыбке. Ту же улыбку, те же интонации и движения Аристарх Иванович знал за собой…

Пробираясь между столиками, Карловна то с дурашливой улыбкой заглядывала клиентам в лицо, то высматривала, нет ли под столом пустых бутылок. О бутылках она пеклась больше, чем о кружках. Ещё бы! Промедли она, и бутылку уведет кто‑нибудь из прилипал — пьяница Лариса, или Агроном, или Федор Федорович Федоров. Опустившиеся, беспризорные алкоголики, жадно доцеживали пиво из чужих кружек, умыкали кровные бутылки Карловны и её сменщицы Люсеньки, молчаливо и жалобно, одними глазами, клянчили у клиентов глоток вина. Голоштанники! Когда‑то Аристарх Иванович пытался избавиться от них, но бесполезно: рано или поздно прилипалы возвращались — трусливо, виновато, как побитые собаки. Эта преданность прилипал своим заведениям поражала Аристарха Ивановича — те, кто промышлял в «Ромашке» у Бутусовой, не заглядывали в «Ветерок» Аристарха Ивановича, а Бутусова не знала его прилипал — ни Ларису, ни Агронома, ни Федора Федоровича Федорова. По–видимому, с улыбкой думал Аристарх Иванович, они разбили Светополь на участки, подобно далёким своим предшественникам — детям лейтенанта Шмидта.

Аристарх Иванович достал из холодильника палку полукопчёной колбасы, стал бутерброды готовить. Колбасу резал под очень острым углом — широкие ломтики выглядели аппетитней.

Появился Лир — трезвый и важный, в черном сатиновом халате. Халат‑то откуда? Чинно приветствовал Аристарха Ивановича, который устанавливал на витрине противень с бутербродами. Лир жил неподалёку и приходил сюда каждый вечер, как на службу; к закрытию он накачивался вдрызг. Его охотно угощали, но прилипалой он не был и угощения принимал с некоторым высокомерием. В первых числах месяца, получив пенсию, угощал сам — широко, шумно, всех без разбору. Поднабравшись, заводил шарманку о своих дочерях, которые, если верить ему, могли дать сто очков вперёд дочерям настоящего Лира. Вытянув из него все, что только можно было вытянуть, не желали больше знать его. Хоть бы одна проведала, когда валялся с радикулитом! Лир повествовал об этом взахлёб, изо дня в день, словно за одним этим и приходил сюда. Явись дочери с повинной, он, наверное, выгнал бы их — только б не лишать себя удовольствия публично их проклинать.

Едва не врезавшись в стеклянную дверь, подкатил на велосипеде Валерка. Он утомленно дышал, лицо раскраснелось… Удовольствие и скрытая горечь смешались в улыбке, что раздвинула тонкие губы Аристарха Ивановича.

— Лимонада нет, — проговорил он, отодвигая Валеркин гривенник, — Пиво только. Пиво будешь?

Мальчик отрицательно качнул головой.

— Воды бы… — и смущённо улыбнулся.

— Воды? Ну постой.

Ушел за занавеску, открутил горячий кран и под обжигающей струёй тщательно вымыл над чаном кружку. До краёв наполнил холодной водой. Валерка бережно взял кружку двумя руками.

— Сырая, — предупредил Аристарх Иванович.

Но хоть бы хны Петиному сыну! Пил с жадностью, не отрываясь, запрокидывая голову. Мужчина… А ведь всего на два года старше Игоря. Аристарх Иванович грустно любовался им.

— Ещё?

— Не…

Перевёл дыхание, вытер ладонью мокрый рот и благодарно, хорошо улыбнулся. Белые, ровные, здоровые зубы… А Игоря едва не с пяти лет таскали по стоматологам.

— Постой, — остановил его Аристарх Иванович. —Завтра как, едем?

— Ну! — улыбаясь, сказал мальчик.

Его отец и Аристарх Иванович были земляки — из Громовки оба, но узнали об этом, прожив бок о бок, на одной лестничной площадке, больше года.

Петя ездил к родителям часто — гораздо чаще, чем Аристарх Иванович к матери. С ружьём и удочками исходил все окрест, приглашал Аристарха Ивановича, но тот отделывался шутками — некогда было, да и стеснялся своего охотничьего неумения. На этот раз позволил уговорить себя, но предупредил, что возьмёт сына. Пусть Игорь ближе познакомится с Валеркой.

— Ружьё‑то берёшь? — И улыбнулся узкой, неровной улыбкой, которую так не любил в себе.

— Ружьё — нельзя. Утки на гнёздах сидят.

— А как же?

— За толстолобиками пойдём. Есть местечко одно…

Из‑под расстёгнутой рубашки блестела потная мальчишеская грудь.

— Застегнись, — ласково сказал Аристарх Иванович. — Простудишься.

Валерка махнул рукой. Закатанные до колен штаны обнажали мускулистые, успевшие загореть ноги. В окно видно было, как ловко вскочил он на велосипед, покатил, согнувшись над низким рулём.

Надо бы и Игорю купить велосипед… Но Аристарх Иванович понимал, что велосипед не спасёт сына.

Узнай в школе о его отцовских терзаниях, наверняка удивились бы. Игорь? А что такое? Дисциплинирован, учтив, прилежен… Лестные отзывы посторонних были приятны Аристарху Ивановичу, но знали б, о чем мечтал он! О том, что когда‑нибудь и его сына накажут за драку или выбитое стекло. С каким лёгким сердцем отчитывал бы его!

С кем можно поговорить обо всем этом? Хорошо жаловаться посторонним людям на мальчишеское непослушание — в этих жалобах Аристарху Ивановичу всегда чудилась скрытая гордость, — но разве повернётся язык говорить кому бы то ни было о низменных чувствах и подленьком характере своего ребёнка? Хотя бы тому же дяде Паше…

После скандала, учиненного дядей Пашей, в павильоне его больше не видели. Зимою, не вытерпев, Аристарх Иванович спросил у захмелевших таксистов, с которыми тот прежде частенько хаживал сюда: «Где ваш товарищ? В шрамах весь, дядя Паша, что ли?» Те поняли сразу, обрадовались: «А, Сомов! Да он на пенсии давно. Диспетчером у нас работал. Сейчас в больнице». — «Что с ним?» — «Да все. Инвалид первой группы». Аристарх Иванович успокоился. Значит, дело не в презрении, которым после того случая с подростками проникся к «Ветерку» этот израненный фронтовик. Болеет… В последнее время он и впрямь едва ноги таскал, но — всегда в прекрасном расположении духа, всегда балагурил и даже из непробиваемой Поповой умудрялся вышибить слово–другое, а то и улыбку. Это у Поповой‑то! В числе немногих избранных (таких за все время человек пять у неё было, не больше) отпускала в долг ему, а ведь дядя Паша Сомов был не из тех, кто ограничивался скромными двумястами граммами. Вечно с ним друзья–приятели, подчас весьма подозрительные, и всех он норовил угостить. «Лидочка, на мой счёт. До четвертого», — тихо говорил Поповой, и та давала.