Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

Ну вот, все понятно, а потому и хорошо. Жаль толь-, ко, что не спросила про ворон, про эти их кар и кыр… Значат они что-нибудь или нет? Нет, наверное, суеверие одно и ничего больше.

А все-таки удивительно, что Нина за целый год (пусть только учебный), живя с ними под одной крышей на Стромынке, никого из топ филологической комнаты, из компании Антошкиной, не встретила. И не то что не встретила, хотя бы в коридоре, — по и не видела ни одну из них даже издали ни в столовой, ни в подвальном зале на танцах. Словно все они провалились: самые глупые (Оленька, например) еще на зимней, а законченные эрудитки (Пугачева, Микутис) — на летней сессии, провалились и с позором изгнаны за неуспеваемость, вот вам отмщение за гордыню и чистоплюйство. Но думать так — это ведь чепуха форменная. Ну, допустим, Лобзикова могла на каком-то экзамене провалиться, хотя она вовсе не дурочка, а просто маленькая еще, ну записных красавиц светская жизнь увлекла, в кино их пригласили сниматься, жирные коты из посольских машин их углядели (а такое, рассказывают, бывает, и бац — советская красавица Пугачева становится седьмой женой в гареме у какого-нибудь арабского шейха), красота — товар ненадежный… Но как же Антошкина? Уж она-то не сгорит и не утонет. Или мудрая Ханбекова, для которой весь мир — ничто и которая существует только сама по себе? С ней-то уж точно ничего не могло случиться. Но ведь и она больше ночью с книжкой под лампочкой в коридоре не стояла.

Правда, первые недели Нина и сама боялась этих встреч, одной их возможности. Негодуя на себя, ненавидя самое себя за этот страх, она старалась поскорее прошмыгнуть бесконечными в те дни стромынковскими коридорами, не ходила в общежитии в читальный зал, не спускалась в подвал на танцы… Но и тогда встретиться можно было и в столовой, и на лестнице. А не встретилась ни с одной. И позже не встречала, когда уже по всей Стромынке свободно разгуливала. Специально вставала ночью и шла в ту часть, которую занимали филологи, чтобы проверить, стоит Ханбекова под лампочкой Или не стоит, — та бы на нее и внимания не обратила, от книги не оторвалась. Но не было Ханбековой. Словно они, вся эта Воронья слободка, приснились ей в дурном сне, а она, Дура набитая, в тот сон поверила и бросилась из университета без оглядки. А их, оказывается, просто нету и не было вообще. Так что же — и Васи Гегина, что ли, не было? Этой лохматой, дурнопахнущей обезьяны?

В начале июля Канторы перебрались в Кратово. Предварительно Лев Моисеевич, и как-то так получилось, что и Нина вместе с ним, словно без нее нельзя уже было обойтись, съездили туда на разведку. Метро, электричка, в которой они (больше опять она, Нина) бессчетное количество раз переспрашивали попутчиков, когда будет, наконец, эта проклятая остановка, потому что боялись проехать, бестолковые поиски улицы и дома, потому что Лев Моисеевич решительно и с апломбом даже пошел в сторону, противоположную указанной, отчего добрались они наконец каким-то кружным путем, истратив на это час с лишним, хотя, как выяснилось на обратном пути, идти от дома до станции медленным шагом было всего двадцать две минуты. Куда девалась здесь практичность, а она ведь была несомненно в избытке — Льва Моисеевича? Или это был гонор: как это — какая-то бабка будет говорить мне, куда идти? Но зачем тогда спрашивать? Или — и это уже сверхпрактичность — Лев Моисеевич заранее прикидывал маршрут на своих заведомо непрактичных домочадцев — Таню и Анну Павловну (они-то уж, конечно, блуждать будут, вот он и считал — сколько)?

Жилье — добротная, как здесь, на материке, говорят, зимняя дача, вернее — полдома, полдачи: две комнаты, одна побольше, чердак без потолка, только покатая шиферная крыша над головой, но окно есть, да еще с каким-то игрушечным балкончиком, маленький коридорчик на веранду, сама веранда, метров двенадцать застекленного пространства, и с веранды выход на улицу, то есть на участок, конечно. А участок — обалденный! Просто удивительно видеть после Магадана огороженный кусок леса, высокие ровные сосны, между ними кустики какие-то. Настоящие птицы щелкают и тренькают. Может, даже грибы настоящие прямо здесь растут. А из посадок — только две грядки гвоздик, и то не культурных, махровых, а обдерганные замухрышки какие-то вдоль веранды, слева и справа от крыльца.

— Так, — сказал Лев Моисеевич, усаживаясь на не первой молодости тахту после того, как осмотр был закончен, — такие пироги. Ну как, нравится?

— Конечно, — сказала Нина, — лес!

— Обыкновенный, — не разделил ее восторга взыскательный съемщик, — Может, ты еще здесь канталупы выращивать будешь?

— Чего?

— Чехова нужно, милочка, читать. Стыдно быть такой серой в твои годы.

Серьезно он это или шутит? И «ты» говорит, в Москве только на «вы» обращался. Или в Москве она гостьей у Канторов была, а тут кто? Гостья или уже обслуживающий персонал, которому «вы» говорить не обязательно? Ну это еще нужно посмотреть, как говорится. Не много ли вы себе позволяете, господин с апломбом? Сам ты канталуп!

— Так, — еще раз протянул Лев Моисеевич. — Все это, — он оглядел примитивную, надо сказать, обстановку, — сжечь, дом продезинфицировать. Что еще?

Не ей ли, Нине, он эти указания дает? Господи, во что она, дура, вляпалась? Тут уж не в компаньонки — в прислуги зачислили. А она, растакая, радовалась — ах, пригласили, ах, приблизила. Вот тебе и вознесли — кухаркой будешь. Не нравится?

— А на чем спать, если тахту сжечь? — спросила Нина.

— Вы с Татой в большой комнате, — продолжал этот властелин и повелитель, — Анна в маленькой, а кто-нибудь наверху.

— Борис?

— Обойдется, — усмехнулся Лев Моисеевич. — Он вам, что ли, будет готовить или белье стирать? Здесь что-нибудь понадежнее надо.

Ага, выходит, еще домашняя мышка будет. Или он свою санитарку из клиники пришлет?

— Холодильник нужно, — подсказала Нина.

— Подожди, не мешай. Значит, четыре спальных места, какой-нибудь шкаф, стол, еще стол, стулья, посуда. Плиту не надо — есть, только баллоны менять. Где же я вам столько возьму? Дешевле было бы в Сочах отдыхать. Вечно какие-то причуды.

— Но ведь сами же хотели, — Инна попробовала хоть чуть-чуть осадить этого наглого каплуна (или канталупа?), но он ее словно и не слышал.

— Удобства во дворе, где мыться — неизвестно. В магазине, конечно, пусто, можно и не смотреть… Коров никто здесь не держит. Паршивых яиц и то, наверное, не купишь. Все из Москвы таскать придется. Кому это нужно?

— Зато лес, природа, — не уступала Нина. — Вы не забудьте еще раскладушку — может, Борис приедет.

— Заладила! Что он тебе — жених, что ли? Ладно, не обижайся, я пошутил. А раскладушки нужны, это ты права, пара как минимум. К вам ведь пол-Москвы таскаться будет — может, кто-то и на электричку опоздает. Ну что — сейчас, что ли, этот хлам жечь будем?