Александр Бусыгин - Избранное

— Где ты был?

— У знакомых мастеровых. Мы, папашка, маленько выпили, потом разговаривали о делах и засиделись.

— Смотри, я тебе дам эти знакомства! Не посмотрю, что у тебя усы и борода.

Старик почему-то ожидал, что сын станет перечить, чего с ним никогда не было, но Степан и на этот раз промолчал, — и старик размяк, сказал примиряющим тоном:

— Смотри, Степа-а. Знакомства всякие до хорошего не доводят. Последние штанишки спустишь. А у тебя ведь семейство.

— Понимаю, папашка, я не махонький, тридцать два года живу. Сегодня день такой. С завтрашнего дня на работу, и тогда уже — ни-ни-ни. Я все понимаю, папашка.

— Понимаешь? — старик погрозил Степану кулаком. — То-то же, смотри, понимай, чтобы твое понятие не завело тебя в другую сторону.

В Приреченске началась летняя строительная горячка. С раннего утра до поздней ночи в гулкий шум железнодорожных мастерских вклинивался разноголосый говор — тамбовских, саратовских, воронежских, вологодских, симбирских, нижегородских сезонников — они облепили высокие стропила, усеяли «леса», стучали топорами, зудели пилами.

Степан работал в мастерских, приглашал туда и отца, но тот отказался наотрез.

— Да и тебе следовало бы уйти оттуда, — отозвался отец.

Старика все время беспокоил рассказ Крота.

— Я в городе не останусь! — решительно сказал он Степану. — Подработаю деньжонок, да и опять домой, в село.

Старик работал на постройке дома жандармского полковника Попова. Каждую субботу полковник выдавал рабочим на водку, которую они здесь же на постройке и распивали. Иногда полковник подходил к рабочим, шутил, и даже случалось, брал в руки стаканчик и пригублял:

— Дай боже силы и здоровья…

Бесергенев свою порцию брал деньгами, никогда не оставался на выпивку.

— Ты что это, старик, или не любишь выпить? — спросил его однажды полковник.

— Деньги нужны. Страсть как нужны, ваше высокое благородие! — ответил Бесергенев и рассказал ему о своем горе.

Полковник дал ему полтинник и усадил вместе со всеми пить водку.

Бесергенев был польщен и, вспомнив о Сергее, робко закинул словечко:

— У меня внук есть ваше высокое благородие, четырнадцатый годок ему. Послушный парнишка.

— Это хорошо, что послушный, — похвалил полковник.

— И старательный он у меня. Здоровый такой.

Полковник догадался, к чему клонит речь Бесергенев, и в этот же день предложил подрядчику взять на работу Сергея.

— Положите ему рубль на неделю. Убытка не будет.

И Сергей пришел работать на постройку. Подрядчик, взглянув на него, одобрительно кивнул, нашел, что Сергей — паренек подходящий, и пока что приказал носить доски для настила полов.

— Присмотришься к работе — строгать начнешь, потом на распиловку поставлю, а потом будешь полы настилать…

— А поподрядчиком станешь, — улыбнувшись, вставил полковник и ласково потрепал Сергея по шее.

У Сергея глаза лезли на лоб, но он не обманул надежд подрядчика: старательно таскал доски, растиравшие ему плечи до крови.

— Ничего, ничего, Серега, — подбадривал его Бесергенев. — Ты только почаще пот вытирай, чтобы он не застилал глаза.

Привел Бесергенев как-то на постройку и Костю.

— Смотри на людей, да умом вникай. Не махонький, шесть лет уже.

До обеда Костя провозился в песке, лепил из него коней, после полудня, когда плотники пообедали и, сняв с себя мокрые от пота рубахи, легли отдохнуть, Костя набрал арбузных корок и стал ловко швырять их, целясь в голые животы плотников. Когда его заметили и, поймав, хотели выдрать за уши, Костя стремительно вырвался и, отбежав на почтительное расстояние, закричал:

— Кацапы-царарапы! Я вот вам задам! Всех ребят приведу с нашей улицы.

Плотники пожаловались Бесергеневу.

— Да что же я с ним поделаю, — виновато бормотал он. — Я его не раз драл за уши. И ремнем прохаживался. Непутевый он какой-то. Со дня рождения охальничает. — И Бесергенев поведал плотникам, что, когда крестили Костю, он вцепился руками в бороду священника и этот священник через неделю умер.

— Хороший был священник. Отцом Арсентием звали. Он тогда же и сказал: «Разбойником будет мальчишка». Оно вот к тому и идет, по его и выходит. А вы на меня не обижайтесь. Больше я его на постройку не приведу.

Не брал Бесергенев Костю и в церковь, ходил туда только с Сергеем. Ни одной службы в церкви не пропускал Бесергенев. Священник приметил его и доверил ходить с кружкой собирать на новый колокол. Бесергенев по такому случаю купил подержанный сюртук и ходил в нем в церковь.

— Жертвуйте, православные, на новый колокол, — тихим баском бубнил Бесергенев и наклонял голову в сторону жертвовавших, принося им благодарность.

На пасху, выходя из церкви, Бесергенев разговорился с Корольковым — табельщиком железнодорожных мастерских, всегда опускавшим монету в кружку «на новый колокол». Корольков пригласил Бесергенева к себе. Бесергенев слышал от Степана, что Корольков — человек хороший, добрый. Однажды, когда Степан опоздал на работу, Корольков не отметил в табеле опоздание.

Бесергенев давно собирался поговорить с ним и с радостью принял его предложение.

— …Живу я один, — жаловался по дороге Корольков, — жена давно умерла. Трудно с ребятами без жены.

Когда вошли в хату, сыновья Королькова — Владимир, семи лет, и Александр, ростом такой же, как Сергей, — поднялись со стульев, поклонились Бесергеневу и опять смирненько опустились.

Завтракали молча. Попробовал было Владимир заговорить, но Корольков: пригрозил пальцем, и Владимир, уткнувшись носом в блюдце, стал, торопливо обжигаясь, громко отхлебывать чай.

— Александра я в гимназию определил, — рассказывал Корольков, с любовью поглядывая на старшего сына. — Хватит того, что мой дед и отец мучились. Они ведь из простонародья, это только меня отец, дай бог ему царство небесное, на дорогу вывел. А Владимир — так этот больше любит по улице бегать. До сих пор букваря не знает.

— У меня внук Костя еще похуже, — со вздохом вставил Бесергенев.

— Владимир с ним уже подружился, они вместе ходят в город мазать грязью вывески, — продолжал Корольков. — Я своего один раз из участка домой привел. Поймали его, а он не говорит чей, ну и посадили в кордегардию. Спасибо, что у меня есть знакомый полицейский, он увидел Владимира и сообщил мне.

— Беда с ребятами! — тряхнул бородой Бесергенев, — И с малыми — беда, и вырастут — беда!

Корольков достал с полки псалтырь в толстом кожаном переплете.

— Люблю я его, — сказал он Бесергеневу. — Душа радуется, когда начну читать.

— Я дома тоже заставлял Серегу читать. Он в школу два лета бегал. Сейчас за работой, все никак не соберусь. Да и псалтыря нет.