Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит

Потом рассказал:

— Есть у нас технолог Исаев. Месяц назад мы с ним крупно поругались, я выступил на производственном совещании, что он предельщик и перестраховщик. Моя печь полгода стахановская, а он… Ну, что об этом теперь. И вот он обвинил меня во вредительском нарушении режима печи и в том, что я продаю на сторону уголь, застревающий на решетке… Ну, тот самый, что вы у меня взяли для опыта! Так вот, будто я продал его. И деньги пустил на пьянку. У меня вчера годовщина свадьбы. Оля собрала гостей, конечно, малость выпили. И вот поди докажи, что я не вор и не пьяница!

— Но это же все знают! — вскричал Палька. — Я пойду и скажу, как было дело с этим несчастным углем!

Липатов, подошедший во время его рассказа, остановил Пальку:

— Погоди, не горячись. А ты успокойся, Серега. С режимом печи у тебя были нарушения?

— Был риск, который оправдался!

Он объяснил технику дела, постепенно приходя в себя.

— Так за что же исключать! — снова воскликнул Палька.

— Возмущаться успеем, тут помогать надо, — сказал Липатов. — С углем этим вы оформляли… или как?

— Да ничего мы не оформляли! — с отчаянием простонал Маркуша. — Павел попросил несколько кусков покрупнее, прислал подводу, мы сняли с решетки кусков пять и погрузили. Вот и все. Ребята спросили — куда? Я говорю — институт просит уголь для опыта. Это и ребята подтверждают.

— Не верят им, что ли?

— То-то и беда, что они были у меня на вечеринке. Выходит — купил за выпивку.

— Так мы подтвердим документом и партийными ручательствами, как было дело.

Маркуша безнадежно поник.

— Да ты что?

— Еще одно дело пришили мне. Кругом оплевали. Не знаю, кто из вас помнит… На первом курсе было. Попалась мне троцкистская листовка насчет каких-то международных дел. Ну, не понимал я тогда в этом ничего! Смотрю — напечатано на тонкой бумажке что-то политическое. Показал ребятам в общежитии, увидели — троцкистская — и разорвали. Еще и плюнули на нее. А теперь какой-то мерзавец вспомнил и пришил распространение вражеских листовок.

— Это было при мне, я все помню, — сказал Саша и стиснул челюсти так, что заходили желваки.

Маркуша с надеждой вскинул голову.

— Подтвердишь?

— А ты что же — за подлеца меня считаешь? — ответил Саша и вдруг радостно улыбнулся. — Как же хорошо, что ты прибежал, Серега! Завтра с утра напишу, заверим в парткоме…

— Завтра с утра — уже на горком, — опять сникая, сказал Маркуша. — Прямо как на пожаре — сегодня без предупреждения вызвали, читают какое-то показание, не называя фамилии — чье… Я растерялся, отбиваюсь как могу, а мне шьют, шьют одно за другим! И эта сволочь Исаев все подогревает: «Подозрительно! Смотрите, все одно к одному сходится!»

— Формулировку какую записали? — осведомился Липатов.

— Страшную! Что-то вроде «троцкистского последыша» и еще насчет морального уровня…

Все молчали. Вот ведь как получается… Серьезное дело, в два счета не распутаешь.

Липатов обнял друзей за плечи.

— Повоюем за человека?

И потом уже по-деловому определил, что писать Пальке по поводу угля, что писать Саше о давней истории с листовкой. Тут же, зайдя в пустую аудиторию, написали. Липатов тоже написал — характеристику коммуниста Сергея Маркуши, которого знал все годы учебы. Прочитали друг другу и пошли в партком, оставив Маркушу в аудитории.

В парткоме они застали Алферова и Сонина. Алферов как-то странно посмотрел на них и перемигнулся с директором.

Липатов объяснил, что произошло с Маркушей и почему нужно срочно, сегодня же, заверить их показания. Сонин отошел к окну, как только понял, в чем дело. Он хорошо помнил студента Маркушу и гордился стахановскими успехами молодого коксохимика. Но встревать в это запутанное дело! Еще и тебе пришьют отсутствие бдительности. Нет, спасибо. Если Маркуша прав, он сумеет доказать. Кто может поручиться, что с листовкой было так, как он рассказывает? А это не шутки, не пять кусков угля, отпущенных по-товарищески…

Услыхав, что Мордвинов хочет поручиться за Маркушу, Сонин оглянулся, чтобы посмотреть в лицо храброго человека — безрассуден он или просто не понимает, чем это грозит ему самому? Нет, видимо, понимает. Взволнован, И это он делает сразу после взрыва, когда при желании можно обвинить его самого в чем угодно!

— Заверить сегодня я не могу, — мрачно сказал Алферов.

Он весь сжался, как только услыхал имя Маркуши. Маркушу он не только знал — когда-то, при переводе студента из кандидатов в члены партии, Алферов дал ему рекомендацию и выступал на собрании с самым лестным отзывом. Тогда его пленила биография студента — сын горнового и откатчицы, три года работал на заводе, окончил вечернюю школу, был комсомольским активистом, в институте учился отлично… И вот поди-ка — история с листовкой! Кто мог думать? А что, если начнут копать в институте и найдут протокол того собрания?..

Помертвев, Алферов сказал ледяным тоном:

— Сейчас нерабочие часы. Печать закрыта. И мне нужно посоветоваться, стоит ли вам давать такие непродуманные показания, когда и без того…

Первым взорвался Палька:

— Что «без того»? Что не продумано?

— Маркуша — наш товарищ, и мы его знаем! — отчеканил Саша.

Алферов подошел к Сонину и что-то шепотом спросил, Сонин кивнул. Алферов медленно вернулся к столу и не сел, а оперся руками на стол в позе суровой и торжественной.

— Товарищ Светов, попрошу вас выйти на десять минут.

Палька заерепенился, но Алферов повторил еще суровее:

— Товарищ Светов, вам предлагают выйти на десять минут. Подчиняетесь вы партийной дисциплине?

Когда Палька, чертыхаясь, вышел, Алферов спросил, кто дал разрешение на постановку опасного опыта и кто визировал план испытаний. Это было похоже на допрос. Саша ответил, раздражаясь, что Алферов и Сонин сами помогали организовать опыт и дело не в формальной визе…

— А кто у вас отвечает за проведение опыта?

— Вот, ей-богу, нашел к чему цепляться! — усмехнулся Липатов. — Ну, хочешь, я отвечу? И чего ты глядишь, будто глотком подавился? Что мы — вредители? Поджигатели?

Но Алферов и слушать его не хотел.

— Я вас очень уважаю, Иван Михайлович, но в данном случае вы — постороннее лицо и отвечать за институтские опыты не можете. Я спрашиваю о служебной ответственности.

— Да товарищ Сонин! Валерий Семенович! Уйми ты своего Онуфриевича, чего он тут следствие развел! — все еще не веря в серьезность происходящего, полушутливо воззвал Липатов к директору.

Сонин обернулся от окна, лицо его перекосилось.

— Следствие и нужно, — задыхаясь, сказал он. — Кто вам подписал телеграмму, посланную академику Лахтину? Кто?!

Наступило молчание.

В памяти друзей возник тот вечер в сарае Кузьменок, появление торжествующего Пальки, его уклончивый ответ: «Все дело в подходе. Надо уметь…»