Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна

— Лучше графа, товарищ Рыжков! — улыбаясь, ответил Ли, обветривший и загоревший за лето так, что зубы сверкали на его темно-смуглом лице ослепительно белой вспышкой.

— Знамо дело — лучше. При нынешних порядках граф в подметки мне не годится.

— Верно! — полушутя продолжал Ли. — В старой вашей артели при уравниловке он приспособился бы, а при новых методах никуда не годится.

— Не годится! — с хорошей гордостью труженика подтвердил Рыжков. — Учить да учить бездельника!

Оба рассмеялись. Ли находился теперь почти все время на Среднем: строительство нового прииска увлекло его так же, как Черепанова.

— В Кисловодск поедете! — сказала Рыжкову секретарь, большеносая девица в ярко-зеленом берете, некрасивая, но свежая и розовая, и, топая ногами, прошла по комнате.

«Ну и девчина, богатырша настоящая!» — подумал Рыжков и, присев на стул, прислушался к ноющей боли в левой руке.

— Что за оказия! Пока на курорт не собирался, не болело ничего, а теперь прострелы начались, — сообщил он, обращаясь к Ли. — То в ногу стрельнет, то поясницу заломит. Не иначе, разнежился. Отдохнуть, оно, конечно, не мешает…

Снова, топая ногами, через комнату прошла секретарша, положила на стол открытую папку с бумагами и двумя пальцами, точно дохлого ужонка, поднесла Рыжкову ручку.

— Распишитесь в получении путевки.

Он посмотрел на ее оттопыренный мизинец, подвинулся к столу и, заслонив добрую его половину локтями, старательно, крупно расписался.

— Путевка у вас с первого октября. Выехать надо, чтобы не опоздать, завтра или послезавтра, — девушка села на место, подобрала за ухо стриженую прядь прямых желтоватых волос и весело посмотрела на старателя. — Пока нет распутицы, до Невера доедете быстро, а позже дорога может испортиться. Ведь вам, если в скором поезде, до Москвы ехать суток восемь, да там еще дня три. Я-то уж знаю: за лето многих отправляли.

— Тогда я опоздаю: завтра мне никак невозможно. Мне надо показать своим ребятам, как работать в спаренном забое. Товарищ Ли, вы переписали бы мне эту бумагу дней на десять попозднее.

Сергей Ли с сожалением развел руками:

— Переписывать путевки мы не можем. Ведь это не от нас зависит. Ничего, надо ехать! Всегда будет некогда.

Рыжкову хотелось бы попасть на курорт к сроку. Но нельзя же бросать работу в самый горячий момент: надо убедиться на деле, что старатели освоили подкалку.

— Ладно, уж как-нибудь договоримся.

Вздохнув, он поднялся, неправдоподобно большой, все еще красивый и статный. Пятьдесят с лишним лет не согнули, не состарили его, и в глазах молоденькой девушки, смотревшей на него, промелькнуло безотчетное восхищение его мужественной силой.

На улице он столкнулся с Черепановым, и они пошли вместе.

— Едешь? — с живым интересом спросил Черепанов. Ему всегда нравился этот упрямый и немного наивный таежник с его неистребимой верой в свое особое старательское счастье.

— Еду. Самому чудно. В первый раз в жизни поеду на курорт. А Егора попрошу взять пока шефство над моими ребятами. Дорогая премия мне досталась, да отблагодарить путем не сумел. Надо было насчет работы потолковать, об ударниках наших тоже, а я все про себя да про себя!

— Как ты отделишь себя от работы? Тебя таким новая твоя работа сделала. Что мог бы ты рассказать о себе лет пять назад?

— Пожалуй!.. — Рыжков вспомнил, как он повествовал на Пролетарке о своем прошлом дочери Марусе. — Тогда и дома нечем было похвастать.

Хотелось Черепанову сказать Рыжкову что-нибудь сердечное, но, посмотрев на него, решил: «Ничего говорить не надо».

Вместо того справился о здоровье Акимовны, с которой очень подружился после Надеждиных похорон.

— Вместе поедем, — сообщил Рыжков. — Хочу ее с собой взять. Без нее ехать невозможно. Тридцать лет она со мной в тайге живет. Сотни верст пешком прошла… Всю невзгоду пополам делили, почему же я теперь один на гулянье поеду?

— Хорошо ты надумал, — одобрил с грустной улыбкой Черепанов.

Рыжков тоже улыбнулся.

— Когда в клубе премии получали, вижу, радуется она, а сама нет-нет да вздохнет. Домой приехали, она и говорит будто шутя: «Мне бы хоть раз в жизни премию какую получить». Смеется, а на глазах слезы. Ах ты боже мой!.. «Аннушка, говорю, я тебя сам премирую. Добуду за деньги другую путевку и поедем вместе».

— Что же она?

— Довольна, конечно.

— Кисловодск! Это очень даже хорошо, — сказал Черепанов раздумчиво. — Там можно и сердце подлечить и ревматизм. У тебя что болит?

Рыжков почесал за ухом, сдвигая на лоб рабочую кепку; приподнял выпукло-щетинистую бровь.

— Как вам сказать? Знаете, когда хворать некогда, ходишь до той поры, пока вовсе не свалишься. Мне вот пятьдесят пятый год, а я у доктора-то ни разу еще не был и лекарства, кроме водки, сроду не пил.

Рыжков покосился на Черепанова, тот шагал, спрятав руки в карманы рыжей кожанки, лицо его выражало искреннее участие.

— Здоровый я, — продолжал Рыжков, — а ногами один раз, когда у Титова работал, шибко болел. Застудился на канавах и обезножел. Так скрючило, спасу нет! Ну и, конечно, никакого пособия. Лечила меня Анна Акимовна. Напарит, бывало, стланику… Сяду в кадку большую, обкладет она меня этими хвойными лапами, потом горячей воды, чтоб только тело сдюжило, я и сижу, как груздь. Пропотею хорошенько да на койку — вот тебе и курорт! Она меня и подкармливала, все время в мамках работала. Потом одыбался, ушел хищничать. Я ведь из тайги-то больше тридцати годов не выходил.

— Поедешь, посмотришь, как на юге живут…

— Да я ведь сам южанин. На Дальний Восток морем приплыл с Новороссийска, а урожденный из Донбассу. У меня и отец и дед шахтеры, и я с четырнадцати годов в шахту пошел. Каторга была, спасу нет! Интересно, конечно, поглядеть, как теперь там живут. И Москву повидать охота.

— Когда выезжаете? — спросил Черепанов.

— Все-таки не завтра, а дней через пяток. У меня тут серьезные дела, управиться надо.

Возле своего дома Рыжков остановился и показал на небольшой огород, обнесенный тыном.

— Садили нынче сами. Картошка уродилась хорошо. Вот приеду с курорту, отдельную дачу себе поставлю, елочек насажу, чтобы на долгое жительство со старухой поселиться.

— А Маруся?

— Маруся что! Она замуж выходит. Егору квартиру дали — не хуже директорской. Перед отъездом погуляем на свадьбе. Давайте заходите к нам чай пить. — И с этими словами Рыжков потянул Черепанова за рукав тужурки.

Акимовна шила на машинке какие-то кулечки. Старик Фетистов сидел напротив нее, поглаживая черную жирную кошку. Кошка громко пела, хитро жмурила зеленые глаза, съезжая с острых стариковых колен, цеплялась за его одежду, стараясь примоститься удобнее.

— Смотри, Фетистов, поломаю я тебе ноги, — шутя пригрозил Рыжков. — Не успею из дома выйти, а он, старый воробей, тут как тут.