Виктор Попов - Закон-тайга

— Детство, — процедил Виктор. — Нужда тебе этим заниматься.

За «Педагогической поэмой» мы охотились второй год. В нашей команде «Дикоборов» (дико-оборванцев) Раська Чернов играл левого инсайда, Валька Тимонин — центрхава, Кока Ноишевский — левого крайнего. В чемпионате уличных команд города мы заняли первое место, и тренер Николай Николаевич Вармиров звал нас в «Медик» только полным составом. Мы уже видели себя клубными чемпионами. Если весть о том, что наша команда рассыпалась, была детством… Нет, на это меня не поймаешь.

— Футбол — детство. В есаулов играть не детство. Значит, дядя Коля может не рассчитывать?

— Пусть «Аврору» берет.

— Пожалуйста. Тогда я тоже в «Буревестник».

— Давай, — Виктор пощипал губу и повторил: — Давай. Ты в «Буревестник», мы — в Польшу.

— В Польшу?

— В Польшу.

— У нас наган есть. — Колька сообщил это громким шепотом, хотел что-то добавить, но, получив от Петьки по шее, поперхнулся.

Однако слово — не воробей.

— Ври, — сказал я.

— Честно, — сказал Виктор. — В натуре наган. И восемнадцать патронов.

То, что я держал в руке, определенно не было наганом. Если только какой-то допотопной его разновидностью? Наган был у дяди, именной, остался еще со времен ЧОНа. Несколько раз я видел, как дядя его смазывал. И я точно знал: в барабане семь патронов калибра 7,62, бой — центральный. Это же было что-то другое. В барабане, правда, тоже семь, но очень чудных патронов. Не с пистонами, а с боковыми шпеньками, курок бьет по ним сверху, как в шомполке по капсюлю. К тому же нет боевой пружины (это не от конструкции, просто дефект). Отсутствие пружины меня не смущало. Здесь мы что ни то придумаем, на худой конец можно как-нибудь с тугой резиной приспособиться. Главное — оружие настоящее.

— Откуда? — спросил я.

— Нашли в Чекмаревском, за стрельбищем. В масляной тряпочке был, чин по чину.

Странное ощущение испытывает подросток, держа в руках всамделишное оружие. Такой-то он всемогущий, такой-то непобедимый. И на людей он уже смотрит с позиции превосходной, удивляясь их обыденности и суетности. Ведь уродцем располагал я. Чудные патроны, курок болтался, как побрякушка, барабан не вращался… И все же ОНО было револьвером. Железное тепло рукоятки соединялось с теплом тела, рубчатые ее щеки вливались в ладонь объёмно и надежно. Пусть не я, но кто-то когда-то стрелял из этого револьвера. Был грохот, дым, был тугой толчок, от которого непроизвольно вскидывается рука. Всем телом, всей своей детской жаждой необычного ощущал я сладостную эту отдачу. Мечтами я жил уже в мужественных мирах, которые открываются мальчишке, прикоснувшемуся к настоящему оружию.

— Стрельнуть бы, — сказал я.

— Давай, — Виктор потянулся к револьверу. — Я говорил — в натуре… Пружину надо достать. Где вот только…

— Подожди, — я отстранил его руку. — Колькина пахана попросить, он может. За чекушку.

— Ты думай, что говоришь-то.

— А кто еще?

Колькин отец работал слесарем на оружейном заводе, а дома держал нерегистрированную мастерскую. Починить примус, запаять ведро, полудить бачок — со всеми своими мелкими слесарными нуждами соседи шли к нему. У Колькиного отца были тиски, электромоторчик с точилом, маленький горн. Кроме старшего Судакова пружину нам, конечно, никто сделать не мог. Однако против него Виктор возражал вполне основательно:

— Спросит: откуда, зачем…

— А может, не спросит.

— Не спросит. Знаешь, за огнестрельное оружие пять лет дают.

Существовал в то время такой закон: за огнестрельное оружие — пять, за холодное — то ли три, то ли два года тюрьмы. Об употреблении в этом законе речь не шла, только о хранении. А ведь мы собирались употреблять. Да не только револьвер! Появился у нас свой секрет, называли мы его «Тайной черной горы». «Черной» — потому что связан он был с ночами и с похищениями, «горы» — потому что по нашим замыслам мы должны были произвести немалые земляные работы.

В общем, кажется, пора рассекретиться.

Пароход «Челюскин». Запавшие глаза, седая метель расчесанной надвое бороды — Шмидт. Первая семерка Героев. По улицам, к парку, который уже получил имя Отто Юльевича Шмидта, направляются толпы. Торжественный митинг: в город приехал Ляпидевский. В буквальном смысле проныривая между ногами взрослых, мы пробиваемся к грузовику, на котором, окруженный обыкновенными людьми, стоит Он. Яркое белоснежье с золотыми вкраплениями. Я тянусь к нему с букетом львиного зева, не замечая, что в руке у меня только измочаленные стебли.

…Хронически сипевший колпак репродуктора в это утро сработал неожиданно чисто: «Забойщик шахты «Центральная — Ирмино» Алексей Стаханов…» Мчусь к Виктору: куда Никите Изотову до Алексея Стаханова. Виктор, оказывается, тоже слышал известия. До упаду спорим, кто кого — Алексей или Никита.

…Над полюсом Чкалов, Байдуков, Беляков. Ждем: долетят до Америки или не долетят? «Долетят, конечно», — убежден Петька. «Должны», — соглашаемся мы. Вдруг: «Самолет обледеневает…» «Июнь на дворе, а нам холодно». И все-таки мы уверены: долетят. Долетели…

…Под невероятным секретом Виктор нас посвящает: «Павел воюет в Испании». Двоюродный брат Виктора. Танкист.

Собственно, война в Испании шла уже два года. Мы знали: республиканцы подавляют фашистский мятеж. Хосе Диас, Пассионария, франкисты — «но пассаран!» Мы посильно солидаризировались с республиканцами — носили похожие на конверт синие с красным кантом шапочки «испанки».

Павел воюет в Испании. Значит, это можно — там воевать нашим. Есть у нас два кумира: Чапаев и Корчагин. И еще есть у нас вера в Высшую Справедливость. Это совсем не безликие для нас слова: Мировая революция. Мы убеждены, что мы, именно мы четверо, все вместе и каждый из нас порознь необходимы коммунизму. Так же, как он нам. Может, это и трудно понять, но, честное слово, было такое убеждение: другие — само собой, но нужны именно мы…

Разговор об Испании был долгим, основательным и бесплодным. Это ведь прежде бегали на фронт с перочинным ножом в кармане. Для нынешней войны нужно было оружие. Ребята знали, что у моего дяди есть наган. На него делалась основная ставка. Я сгоряча обнадежил друзей: «Машинку достанем». Пытался даже кое-что предпринять, только ничего у меня не получилось. Хранил дядя револьвер в окованном железом сундучке, вместе с охотничьими припасами. Тяжелый фасонный ключ от сундучка носил с собой. Я попытался поковырять в замке гвоздем, но, разумеется, безнадежно. Потом — любовь. Не до нагана мне стало.

И вдруг в руке у меня револьвер.

Хосе Диас. Пассианария. Павлик воюет в Испании… А у Виктора, оказывается, уже разработан план.

— Я атаман. — Ты, Пеца и Колька — есаулы… Троих пока хватит. Мотать будем через Польшу…