Надежда Чертова - Большая земля

Она нашарила платок, попыталась повязаться. Но руки не слушались ее.

Николай встряхнул за плечи сонного Дилигана.

— Ваня, бандиты! — сказал он ему в самое ухо. — Скот спасать надо.

Дилиган крякнул, скатился с нар, поискал сапоги. Но потом махнул рукой и босой одним прыжком выскочил в коридор.

— Коров на остров гони! — закричал ему вслед Николай. — Овец перетаскайте! Скорее!

Дилиган тяжело пробежал по терраске, за ним, отчетливо стуча пятками, промчалась Дунька.

Тишина в доме рушилась. Беспорядочно захлопали двери, разноголосо заплакали ребятишки, пронзительно застонала Мариша.

Николай выбежал из дому. Отовсюду поднималось смутное, безостановочное движение. Во дворе жалобно блеяли овцы, протяжно, как во время пожара, мычали коровы.

— Стой! — крикнул Николай, когда из-за крыльца метнулась чья-то высокая тень.

Человек прыгнул мимо и пропал в темноте. Николай побежал за ним и тут же, за углом дома, столкнулся с Дарьей Гончаровой. За спиной у нее темнел огромный узел, сонный малыш припал к плечу, а сзади семенил старший в одной коротенькой рубашке. Николай удивился его тонким голым ножкам.

— В кладовую ступай! — на ходу бросил он и хотел прибавить что-нибудь утешительное, ободряющее. Но не успел: за спиной заскрежетала на ржавых петлях дверь. Он понял, что мать открыла кладовую, и подумал с облегчением: «Ничего, отсидятся!»

Теперь тревожился он только о том, успеет ли Дилиган перегнать скотину на остров.

Еще нужно было разбросать на мосту бороны. Он даже удивился, почему эта мысль не пришла ему в голову раньше. Отчетливо представились бороны, лежащие зубьями вверх. Слабо усмехнувшись и почти не хромая, он побежал к кузнецу.

У дома кузнеца налетел на кузнечиху. Большая, толстая, она кралась вдоль забора, и сын шел за нею, загребая пыль ногами. Увидев Николая, женщина судорожно открыла рот. Николай схватил кузнечонка за плечо и крикнул:

— Ку-да-а?

Панька ничего не видел и не слышал: он обеспамятел от страха.

— Отец где? — спросил Николай и потряс кузнечонка с такой силой, что под руками треснула рубаха.

Панька всхлипнул, забормотал что-то непонятное. На крыльцо вышел кузнец. Николай отпустил парня и крикнул прямо в бородатое, странно равнодушное лицо кузнеца:

— Бороны давай! Мост загородим!

Кузнец поправил картуз и, подойдя к боронам, прислоненным к заборам, неторопливо стал снизывать их зубьями вверх. Уложив три бороны, поднял их над головой и легко зашагал к мосту.

Николай сунул одну борону Паньке и сам взял две.

Кузнец первый свалил свою ношу на расшатанный мосток, потом одернул рубаху и принял от Николая и от пасынка их бороны. Шесть борон, снизанных по три, легли во всю ширину моста. Их зубья остро блестели под луной.

Увидев тополь, стоявший прямо у моста, Николай хозяйственно отметил, что тополь очень стар, и решил свалить дерево на мост.

Он прокричал об этом кузнецу. Тот кивнул тяжелой головой и послал пасынка за топором.

Луна скрылась за тучами. В пепельной мгле, которая навалилась на хутор, Николай расслышал тяжелый плеск воды и понял, что Дилиган начал переправлять скот. Луна снова выбилась из-под облаков, степь широко посветлела. Николай вгляделся в ее немой простор. Оттуда с минуты на минуту могли появиться бандиты. Через Старицу им не пройти, потому что дно у речушки топкое, скакать же в обход через выгон очень далеко. Значит, бандиты могли проникнуть на хутор только через мост. Он с надеждой посмотрел на бороны, еще раз сказал кузнецу о тополе и пошел к озеру.

Переправа уже заканчивалась. У брода в камышах понуро стояла корова. Около нее хлопотал Дилиган. На берегу Павел Васильевич, упав на колени, держал двух вырывающихся овец. Дилиган обвязал ремнем шею коровы и гулко ударил ее кулаком в бок. Она поплелась, раздвигая камыши.

— Всех перетащили? — спросил Николай, перехватывая у Павла Васильевича одну овцу.

— Всех, — тихо ответил Павел Васильевич.

Он взвалил овцу на загорбок и, отплевывая шерсть, набившуюся ему в рот, вошел в воду. Николай поднял оставшуюся овцу и последовал за ним.

Ноги у него вязли, он задыхался. А вода расходилась медленными кругами, и лунные блики сламывались в них, пробегая по всему озеру.

У темного островка Николая встретила Дунька. Она приняла от него овцу и, сгибаясь под ее тяжестью, длинноногая, тонкая, зашлепала по мелководью.

— Гляди не надорвись, — шепотом сказал Николай и повернул обратно.

К мосту он подбежал в тот момент, когда подсеченный тополь с широким и стонущим свистом повалился наземь.

Кузнец закинул топор на плечо и несколько мгновений смотрел, как покачивались над хрупкими перилами тонкие темные ветви. Потом шагнул к соседнему тополю и с размаху тюкнул топором по нежному стволу. Николай схватил его за руки и крикнул:

— Довольно, бешеный! Все деревья порубишь.

Кузнец глянул куда-то вбок и вдруг весь дернулся. Волосатое лицо его, обращенное в степь, изобразило ужас.

— Верхота! — сказал он тонким, не своим голосом и ткнул топором в воздух.

Николай быстро обернулся. На взгорье темнел силуэт всадника.

Кузнец перехватил топор под самое лезвие, пригнулся и побежал бесшумной рысцой. Николай кинулся за ним, но вдруг повернулся и побежал к большому дому, держа в вытянутой руке наган. Он пересек дорогу и стал красться в тени домов.

У крыльца на него налетели запыхавшиеся Дилиган, Павел Васильевич и Дунька. Дилиган и Павел Васильевич сжимали в руках берданки.

— Не стреляйте! — хрипло сказал Николай. — Ближе подпустим. Дуня!

Девушка подскочила к нему. Ее бледное лицо было словно рассечено мокрой прядью волос.

— Дуня, ступай принеси винтовку! Она у кровати.

Через минуту девушка сунула ему в руки тяжелую винтовку. Он твердо приказал:

— Теперь в кладовую иди.

Николай, Павел Васильевич и Дилиган вошли в густую тень, падавшую от крыльца, и встали так, что перила пришлись на уровне глаз.

— Не подожгли бы! — опасливо проговорил Николай. — Давеча человек пробежал.

— Это я, — сказал Климентий, выйдя из-за угла.

Николая поразило, что валяльщик был одет так, будто собрался к обедне: в картузе, в поддевке, в высоких сапогах. Руки у него были заложены в карманы.

— Ядрена землица наша, не отбить ее без крови, — зашептал он с какой-то беспокойной ласковостью. — Ну, а я-то что, я мастеровой. Мастеровые при всяком деле приставлены.

Николай стиснул винтовку и отвернулся от валяльщика.

На взгорье видны были теперь силуэты шести или семи всадников. Они, казалось, кружились на месте. Один из них был на белой лошади.

— Сговариваются, — сказал Дилиган, и Николай услышал, как сотрясалось в крупной дрожи его костлявое тело.