Анатолий Емельянов - Разлив Цивиля

Противоречивые чувства испытывал Василий Иванович, слушая своего старого однокашника. Сквозь витиеватую словесную вязь явственно проступал тот самый Володя, которому когда-то товарищи кричали «Хватит!». Не очень-то понравилось ему это вроде бы скромное слово о собственной скромности. Но, разобраться, как там ни что, а правильные вещи говорит этот простуженный человек. И достается им, партийным работникам, больше, чем кому бы то ни было, и работать приходится так, что о себе забываешь… Да и он сам, этот сухарь Владимир Сергеевич, тоже ведь, гляди-ка, день ходил по воде да по грязи, простудился, а думает о том, куда завтра поедет и что будет делать.

— Так будем считать, договорились, — Владимир Сергеевич поднялся с кресла. — Я пошел в гостиницу, а ты скажи шоферу, чтобы завтра пораньше подъезжал. Ночью подморозит — по морозцу и проскочим в «Сявал»… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!.. Выздоравливай!

Проснулся Трофим Матвеевич от бьющего в окно яркого солнца. И солнце это словно бы сразу же зарядило его хорошим настроением.

Опять неделю провалялся он в постели. Хватит! Сегодня же выйдет на работу. Конечно, он и так в курсе всех колхозных дел: что ни день, заходили бригадиры, члены правления, через Марью передавал наряды, всякие неотложные распоряжения. Но все же куда лучше руководить колхозом не через кого-то, а самому лично. Тем более в такое горячее время.

Трофима Матвеевича опять охватило уже однажды испытанное им чувство своей нужности людям, и оно, это чувство, вливало в него, изнуренного болезнью, новые силы.

Да, надо нынче же вставать… А то Кадышев без него как бы дров не наломал. Уж больно ретиво берется парень за дела. Бригадиры рассказывали, что он их заставил пустить под подкормку посевов птичий помет, который годами накапливался в птичнике, а кованых лошадей мало, пришлось колхозникам чуть ли не на себе таскать. Эта настойчивость Павла радовала Трофима Матвеевича. Но если бы в одном этом он был настойчив!.. Трофиму Матвеевичу легко понять Павла: он и сам в молодости был вот таким же упрямым и настойчивым. За что ни брался, что бы ни делал — все казалось верным, истинным. А потом оказывается, что в жизни все куда сложнее. Парень учится — это хорошо. Сейчас, говорят, ученых много, да умных мало. Но этот и умен, ничего не скажешь. Вон он и фермы предложил передать под начало Виктора Андреевича, и комплексные бригады, о которых он говорит, тоже, пожалуй, дело стоящее… Нет, нет, парень и грамотный и неглупый. Вот только как лучше его объездить да в мой председательский воз подпрячь?! Хоть и отказывается, а все же дадим ему и тракторную бригаду и агрономом поставим. Не поскупимся — положим девяносто процентов моего оклада, может, слушаться будет лучше…

Марья тоже встала. И тоже, видно, в хорошем настроении: умывается с песней.

— Кто рано поет — слышала поговорку? — тот слезами изойдет.

— Пустое… Проснулся? Как себя чувствуешь? Может, тоже будешь вставать? — Марья подошла и, ласково улыбаясь, протянула руку. — Вставай. Будешь лежать — совсем ослабнешь.

Марья вся светится радостью, и ревнивое чувство больно кольнуло Трофима Матвеевича, но он сдержал себя и постарался заглушить его: а почему бы не радоваться жене выздоровлению мужа?..

Но Марья только показывает вид, а радуется совсем другому. Марья глядит на больного, измученного болезнью мужа, а видит крепкого сильного Павла вспоминает последнюю встречу с ним. Опять она просила его: давай, давай уедем отсюда. Надоело ей здесь все — и на нелюбимого мужа она досыта нагляделась, и вся домашняя живность осточертела. Сколько сил и времени тратишь на одну корову: то накорми ее, то напои, да напои водой не из колодца, а подогрей, а то она и пить не будет. А тут еще два хряка орут, индейки, куры корма просят. К черту, к черту бы все это! Главное же, надоело вести двойную жизнь: думать одно, а говорить другое… Как бы уговорить, уломать пария, чтобы он продал свой дом, и они бы уехали!.. А пока — пока надо улыбаться мужу, протягивать к нему руки и говорить:

— Вставай. Будешь лежать — совсем ослабнешь.

Опираясь на сильную руку жены, Трофим Матвеевич поднимается с постели и идет умываться.

— Правильно говорится, что болезнь уходит через игольное ушко: вроде бы и хорошо себя чувствуешь, а все равно слабость и в руках и в ногах…

Сразу же после завтрака Трофим Матвеевич пошел на фермы.

Еще только входя в свинарник, заметил: чистота. Потолок, стены, перегородки — все выбелено, и от этого в помещении стало намного светлей.

«Молодец, Федор Васильевич! — мысленно похвалил председатель. — Правильно воспринял критику. Молодец!»

Однако, оказалось, зря он расхваливал заведующего — теперь уж, считай, бывшего заведующего — свинофермой. Он тут был ни при чем, распорядился навести чистоту в свинарнике Павел. Свинарки сказали, что он же договорился с леспромхозом насчет дров, вот только на чем их вывезти, даст ли председатель машину.

— Обязательно дам, — ответил Трофим Матвеевич. — Вот только дороги установятся. Вне всякой очереди. Только чтобы наперед никаких забастовок…

Трофиму Матвеевичу нравилось вот так ходить по дворам, разговаривать с подчиненными ему людьми, кого-то журить, кому-то что-то пообещать и тем самым как бы лишний раз дать почувствовать зависимость того или другого работника от его, председательской власти. Он словно бы зримо видел, как ослабшие за время болезни нити его председательской власти снова начинают натягиваться и снова все начинают чувствовать, что их натягивает сильная волевая рука.

У хлебных амбаров его встретил Володя.

— Больше с комсомолом не ругайтесь, Трофим Матвеевич, — еще не успев подойти близко, заговорил сияющий, чем-то обрадованный парень. — На целых пятьдесят гектаров вырвал семена «осетинской».

Володя говорил о скороспелом сорте кукурузы, и Трофим Матвеевич знал, как нелегко этот сорт доставать, но хвалить комсорга пока еще не торопился.

— Десять гектаров посею на семена, — продолжал Володя. — И если даже только по тридцать центнеров возьмем с гектара, и то колхоз получит триста центнеров кукурузного зерна.

— Ты всегда был большой мастер рассказывать сказки, — сказал Трофим Матвеевич. — Разве не знаешь, что кукуруза на зерно у нас не выспевает.

— Но этим сортом мы еще не сеяли, — не сдавался парень. — У него вегетативный период короче на добрых две недели. К первому сентября созреет. А посею на поймах, в самой середине, чтоб тепла было больше… Давай поспорим: если получу зерно — что мне обещаешь? Давай руку.

Трофим Матвеевич только виду не подавал, а обрадовался «осетинской» сразу же. Кукуруза на силос и то не только корм скоту, а и слава председателю. Если же удастся получить и зерно — это же «гром победы раздавайся» на всю республику. И он громко хлопает своей ладонью о протянутую ладонь Володи: