Николай Чаусов - Сибиряки

— Скорей бы… ой, Семен Петрович!..

— Скоро, Ваня Иванов, скоро… не спи только, не спи, родной…

«Ну, теперь-то и я вижу, что заметил… Успеют ли?» — и Воробьев снова принялся тормошить Ваню.

— Не спи, парень!.. Крепись, Ваня Иванов!.. Водителем будешь!..

А в голове одна мысль: «Неужто так вот и придется погибнуть? Ни за что, ни про что…»

И снова долгие, томительные минуты.

Теперь Воробьев мог шевелить только корпусом: ноги и левая рука, обнимавшая Ваню, совсем застыли. Зубы перестали стучать, и необоримо тянуло ко сну. «Что это? Конец?..»

Перед глазами поплыли кривые иркутские улицы… домик… жена… Какая она опять молодуха!.. Чему она смеется?.. Подходит, кладет ему на руки что-то живое, теплое… Да ведь это же сын!.. Сын!.. Сынок мой!.. А жена машет ему рукой, хохочет… И смех ее какой-то глухой, стрекочущий, совсем как игрушечный моторчик…

…Воробьев не слышал, как подошла, ткнулась в машину моторная лодка, как чей-то голос окликнул с нее:

— Эй, кто тут? Живы?..

Наледь разлилась на целых двадцать пять километров, затопив обе широкие колеи ледянки, унеся с собой все, попавшееся ей на пути: бревна, вешки, сломанные кузовные доски и брусья, начисто смыв сугробы обочин. Десять машин, вмерзшие в наледь, надолго остались на Лене. Вслед за первой хлынули наледи и других перекатов. Потоки разливались на многие километры, успокаивались и замерзали, а через три дня новые взрывы грохотали над Леной и новые наледи устремлялись по льду, снося на своем пути все, что осталось от первых.

Таких наледей еще не помнили старожилы. Даже для них это было в диковину. О возобновлении перевозок нечего было и думать. Попробовали возить грузы, пользуясь затишьями, от одного переката к другому, но на один такой рейс уходило так много времени, что водители сразу же отказались от этой затеи.

— Вот тебе и ледяночка! — вздыхали они, как о чем-то родном, но безвозвратно потерянном. — Неужто так и сидеть будем? Думать, решать надо, братцы!

— Поторопились, видать, с ледяночкой.

— Да что там поторопились — осрамились! Послушали Позднякова, а выходит, что зря.

— Воробьеву, говорят, ногу отнимать будут.

Вскоре же по приезде в Качуг Поздняков и Танхаев были вызваны в райком. Теплов — он уже ждал — к немалому удивлению Позднякова встретил их приветливей, чем обычно.

— А, приехали! Ну-ну, заходите. Ну как? Что отвечать будем? — Он пододвинул к Позднякову целую пачку телеграмм.

Поздняков полистал их. Тут были копии телеграмм Павлова, обкома, Якутска, которые он успел прочесть еще в автопункте. Вернул Теплову.

— Да, мы, кажется, сели в лужу.

— Ты, — коротко поправил Теплов.

— Что?

— Ты, говорю… сел-то. Помнишь, предупреждал: беда придет — «ты» и «мы» не путай. Говорил?

— Говорил, — вздохнул Поздняков. — Я решал, я и ответчик.

— Ну, с тебя, положим, много не возьмешь. Тобой прииски не накормишь. Об этом потом разговор.

Теплов бросил за спину руки, прошелся из угла в угол, встал перед Поздняковым.

— Так что же делать будем, герой? Я ведь в ваших делах не силен, я уже объяснялся. Да и без вас забот — ложкой не выхлебать. Тракторов, сеялок, плугов — тоже старья всякого до ушей, а запчастей, стали… Хотел вашего брата просить помочь ремонтами, и вы сами обка… вас самих за хвост вытаскивать надо…

— Так вытаскивайте! — зло подхватил Поздняков.

— А ты не кипи, не время. Дело надо решать, а ты антимонии…

Теплов с шумом приставил стул, сел против Танхаева и Позднякова и вдруг тихо, доверительно заговорил:

— Я — местный мужик. Можно сказать, коренной житель. Сызмальства с лошадьми, в извозе… Еще громовские товары в обозах возил… Ну, концессия — это после. И не в том дело. Дороги наши — старые, новые — я тут все знаю. Да и не только я, многие знают в Качуге, кто обозы водил. Но одну…

Теплов вскочил, подбежал к стене, откинул с карты района холщевую шторку, поманил к себе своих слушателей. Танхаев и Поздняков приблизились к карте.

— Вот! — ткнул он пальцем. — Об этой никто не знает! И я не знаю. Смешно? А вот слушай. — Большой выпуклый лоб Теплова взбороздила мучительная морщина. — Было мне тогда лет десять… или двенадцать — не вспомню. Но уже в обозе ходил. Дед всегда позади ехал. Чуть зазеваюсь или что — цок! Не по мне, конечно, а в воздух. У него бич — что тебе восьмой калибр щелкал! И возили мы тоже Леной. Тогда река была полная, наледей таких не случалось. А вот тут, — он снова провел пальцем по карте, — тут дорога берегом шла. Она и сейчас есть, все знают. «Красный луч» по ней дрова возит. Вот она, за Заячьей падью. Почему по ней ездили? А потому ездили, что много тут теплых ключей в Лену стекало — и полыньи. Теперь это редкость, а тогда… Да вам ваш дед Губанов расскажет, он в одну полынью сам нырнул. Так вот мой дед мне еще об одной дороге рассказывал. Вот где!

— В Заячьей пади? — удивился Поздняков.

— Да.

— Но ведь это же скалы?.. Отвесные скалы?..

— Щеки. Вот по ним-то и шла дорога… лет пятьдесят тому, если не больше. По ней дед мой еще мальцом ездил. А после обвалы, осыпи… Словом, дороге каюк. Засыпало, завалило, лесом заросла. Тогда какие средства были? Лопата, кайла — где там скалы ворочать! Забросили, плюнули и забыли. А дорога есть. С нашей техникой, с аммоналами, динамитами — черта можно в Лену спихнуть!

— Почему же раньше это не сделали? — опять не сдержал удивления Поздняков. — Ведь она, как я понимаю, очень бы сократила обходной путь.

Брови секретаря расцепились, разбежались от переносья.

— А смысл какой? Ведь в прошлые годы и наледей таких не было. И обходной путь, как теперь, не топило. Это уж ты помог… Ну-ну, не дуйся. Помог ведь?

— Помог.

— Ну вот понял, вижу. А насчет сократить — овчинка выделки вряд ли стоит. Да и специалист я в этих делах — тоже липа. Может, и страшен черт, может, и не так страшен. Признаюсь, после вашего случая я с товарищами на лыжах по этой дедовской тропке такое турне совершил — диву даешься! Но без вас ничего не решал, ни-ни! Так что? Нравится выход?

— А какой другой?

— Другого не знаю. Другой ты выдумай, ты на это мастак. Вот вы оба и махните на лыжах, а? ЗИС-101 не пройдет… И жирку меньше будет, — весело шлепнул Теплов начинающего полнеть Позднякова.

— Спасибо, товарищ Теплов. Это, пожалуй, действительно будет выход, — серьезно сказал тот.

— Будет — не будет, это ты посмотри. Вам, транспортникам, виднее. А выйдет — не меня, деда моего помяни. Только ты дедов-то не шибко, похоже, помнишь.

— То есть? — улыбнулся Поздняков.

— Ну, ну. Губанова вспомни. Старик тебе добро сделал, а ты: Житову слава!

— Я ценю мысль…

— Ладно-ладно, бывай. Вот Танхаев, дружок твой, домыслить тебе поможет. Люди ждут. Почище твоего есть дела…