Николай Чаусов - Сибиряки

Теплов, дружески подталкивая обоих, проводил до двери. И вдруг вспомнил:

— Да, вот еще радость! Комиссия из Москвы едет… Ну, зачем — сам понимаешь. А председателем ее… как думаешь, кто? Перфильев!

В тот же день у подножья Косой горы, которой начинаются «щеки» Заячьей пади, выгрузилась из машины небольшая группа лыжников. Судя по тому, что лыжники были слишком тепло одеты, а за плечами их торчали огромные рюкзаки, экспедиция имела далеко не спортивные цели.

Одолев крутой подъем, группа направилась вдоль берега Лены, двигаясь по узким, поросшим тайгой склонам Заячьей пади. Иногда путь лыжников проходил над самым обрывом, и тогда справа, на несколько десятков метров внизу, виднелись острые верхушки сосен и елей, поблескивало на солнце ледяное зеркало реки, а слева сплошной гранитной стеной высились скалы. Порой на пути встречались огромные валуны, обломки скал, бурелом или засыпанный снегом валежник. Идти было трудно. Проводник-охотник на своих широченных лыжах шел первым. На привалах весело поглядывал на уставших от непривычной ходьбы Танхаева и Позднякова. Поздняков, следуя последним, то и дело останавливался и, присев на первый попавшийся пень или камень, часто и тяжело дышал. И тогда шедший впереди него Танхаев подавал команду:

— Привал!

Однако чем дальше в глубь Заячьей пади продвигалась группа, тем все больше сомневался Поздняков в реальности предложенного Тепловым обхода. Дорога, о которой рассказал он, существовавшая свыше пятидесяти лет назад и заброшенная из-за частых обвалов, настолько заросла сосняком и кедром и так была завалена камнем, что только на расчистку ее потребовалась бы уйма времени, не говоря уже о взрывных работах. Нет, не это, что-то другое должно спасти перевозки. Сумели же покорить перекат, надо попытать счастья и с наледью.

Только на пятый день лазанья по горам Поздняков и Танхаев вернулись в Качуг. На автопункте Позднякова встретил Перфильев.

— Здравствуйте, батенька мой, здравствуйте! Геологическими разведками занимаетесь?

— Искали обходной путь.

— Ну… и нашли?

— И нашли — и не нашли. Очень уж рискованно. Путь этот — что кавказская дорога: над головой падун, под ногами обрыв, бездна.

— Что же, вам не привыкать, батенька, — двусмысленно протянул Перфильев, скользнув по осунувшемуся, обросшему лицу Позднякова.

— Да, не привыкать, — вздохнул тот, сбрасывая с себя тяжелый, одеревеневший на морозе тулуп и разминаясь.

— А жаль. Пора бы, пожалуй, и отвыкать потихоньку. Сколько же можно бросать на ветер государственные деньги да еще ставить под удар прииски, Якутию…

— Что вы этим хотите сказать, товарищ Перфильев?

— А то сказать, — Перфильев вплотную приблизился к Позднякову, — то сказать, батенька, что слишком уж дорого они обходятся… эти ваши находочки!

— А вы что сюда искать приехали, товарищ Перфильев?

— Я? — Глазки Перфильева округлились, остекленели. — Я уполномочен проверить ваши дела, товарищ Поздняков, и доложить тресту. А там, видимо, сделают соответствующий вывод. Сколько же можно вас предупреждать, батенька?

Перфильев не договорил: в кабинет быстро вошел Танхаев. Увидав Перфильева, парторг, радостно и широко улыбаясь, пошел навстречу. Черные плутоватые глаза его спрятались в щелки.

— Никон Сергеевич! Тца, тца, тца…

Перфильев, не ожидавший такого радушия от парторга, несколько секунд смотрел на него, как на незнакомца. Поздняков с любопытством наблюдал встречу.

— В Москве как? Дачка как?

— Спасибо, батенька мой, спасибо. Кое-как устроился. А в Москве, что же, все, кажется, по-старому. Живет Москва. Вот приехал к вам…

— Тца, тца, тца… Живет Москва! Живет, а? Жена как?

Улыбка на пухлом лице Перфильева заметно сузилась.

— Спасибо, Наум Бардымович. Все живы, здоровы… Я вот, видите ли, приехал…

— Слышал, однако, — снова перебил Танхаев, — от товарищей слышал. Вовремя приехали. Молодец Павлов, помощь послал, хорошо сделал. Верно говорю, Никон Сергеевич?

— Я думаю, батенька мой, любая комиссия или ревизия уже является до некоторой степени помощью, не говоря уже…

Танхаев, потирая с мороза руки у печки, весело разглядывал Перфильева.

— Вот, вот! Правильно думаете. Такое несчастье у нас, ай-ай, как нехорошо вышло. — Танхаев неожиданно посерьезнел. — Народ соберем, в Заячьей пади дорогу проводить будем.

— Но позвольте!..

— Нет-нет, Никон Сергеевич, — увлекаясь, перебил Танхаев, — вы мне позвольте. Народ трудно поднять, сами знаете: высоко дорогу вести, лесу много корчевать, завалов расчищать много, риску много…

— Позвольте, Наум Бардымович! Но я вовсе не согласен с новым риском! — Перфильев вынул платок, отер лысый череп. — Я хотел сказать, с таким риском. Моя задача предупредить новые безумные действия… В конце концов надо запросить мнение треста…

Танхаев зло сощурил глаза.

— А ваше мнение? Ваше личное мнение?

— Да что за тон, батенька? Вместо того, чтобы отчитаться передо мной, вы готовы меня… Я вас просто не понимаю, батенька…

— Зато я вас понимаю. Зато у меня есть мнение: не мешайте!

— Как?!

— Совсем понимать перестал! Что такое «не мешайте», не понимает! Тце, тце, тце… Зачем приехали? Сплетни собирать приехали? Мы по горам ходим, обходной путь ищем, вы что делали? Допросы чинили? Людей с толку сбивали? Свидетелей собирали? Хотите помогать….

Танхаев не договорил. Перфильев попятился, рванул со стола портфель и, хлопнув дверью, выскочил из кабинета.

Поздняков только покачал головой.

— Вот так встреча! Да еще представителя треста!..

Танхаев посмотрел на дверь, за которой скрылся Перфильев, процедил:

— Сволочь!

Вечером в большом северотрансовском клубе состоялось общее собрание автопункта. Кроме Перфильева и двух членов комиссии треста, на собрание прибыл Теплов.

Иркутские и качугские водители, ремонтные рабочие, механики и служащие конторы до отказа заполнили просторный актовый зал.

Поздняков, сидя за столом рядом с Перфильевым, видел, как тот что-то быстро набрасывал в блокноте; то вдруг откидывался назад, вглядывался в суету зала, кому-то озорно, подбадривающе улыбался. Значит, готовится к драчке.

Поздняков тоже вгляделся в зал. Люди все подходили и подходили; пересаживались, двигались, перекликались; занимали свободные места; облепили углы, подоконники, стены; сосредоточенно, рассеянно, весело и сурово смотрели на сцену. Разные лица, разные, совсем еще не знакомые, чужие для него люди. Какими они, эти сибиряки, будут сегодня? Поймут ли они его тяжкий промах или только осудят? Вот когда почувствовал он, как дороги были ему уральцы, всегда готовые выполнить его волю. А эти… сумеет ли он поднять их на такой подвиг?