Николай Чаусов - Сибиряки

— Я к вашим услугам, Сергей Борисович, — начала было Ольга, вся собравшаяся в ожидании.

Профессор встал ей навстречу.

— Вот видите, не ошибся. Верил, что не откажете старику… Ну и славно.

Однако обычно добродушная улыбка профессора на этот раз уступила место озабоченности. Ольга напряглась до предела. Что с ним? Зачем он ее вызвал?..

— Вот, пожалуйста… полюбуйтесь. — Он взял со стола рентгеновский снимок.

— Чей это? — вгляделась, держа снимок на свету, Ольга.

— Мальчик один. Известно, шалуны. Катался, говорят, так вот машиной его зацепило… Видите? Осколочек в левом полушарии…

— Мы готовы, профессор. Можно везти? — осторожно спросили сзади.

— Да-да, конечно… Вот сейчас и операция. Уж не знаю, удастся ли что-нибудь сделать… боюсь я что-то за свои руки… — Он, как бы в подтверждение, показал Червинской свои старческие натруженные пальцы. — Ваши бы тридцать три…

— Поздняков?! — едва не вскричала Ольга, обратив внимание на подпись в углу снимка.

— Что вы так всполошились, голубушка? Уж не знакомый ли?..

— Где его история болезни?

— Вот… пожалуйте, — удивленно глядя Червинской в лицо, подал профессор.

Ольга пробежала глазами строки: не совпадение ли? Не однофамилец ли?.. Но нет: «Владимир Алексеевич… Партизанская, 18…»

— Да, это сын… моего хорошего знакомого… Боже мой, какой ужас! — Ольга вдруг отчетливо вспомнила и настойчивые звонки, и плач и крики мальчиков, требовавших отдать им его папу…

— Где этот несчастный?

— Так повезли же…

— Сергей Борисович, умоляю! Пустите меня к нему!..

— Да что с вами?..

— Сергей Борисович, я прошу… Это же моя тема, Сергей Борисович… Я совершенно спокойна, Сергей Борисович!

— Да-да… Ведь я, собственно, за этим и приглашал…

Спустя двадцать минут Червинская уже подходила к операционному столу, держа перед собой руки в перчатках…

Клавдия Ивановна, проплакавшая всю эту ночь на больничном диване, в самом конце длинного коридора, видела, как уже утром из палаты, где лежал Вовка, люди в белых халатах выкатили тележку с накрытым простыней маленьким тельцем, кинулась к ним и тотчас забилась в чьих-то сильных, поймавших ее руках.

— Что вы делаете, мамаша! И это совсем не ваш ребенок. И профессор еще не скоро приедет.

Ее вернули к дивану, усадили, дали воды. Стуча зубами о стекло, Клавдюша сделала несколько глотков, дикими глазами уставилась на двух откуда-то появившихся санитаров.

— Ну чего так смотрите, мамаша? Не ваш это. И шли бы вы лучше вниз, чего вам тут маяться-то?

Клавдюша и верила — и не верила людям. Может быть, материнское чутье подсказывало ей, что повезли на операцию именно Вовку. Ведь еще ночью сказали, что на утро вызвали профессора… Но санитары так правдиво смотрели ей в глаза, такое спокойствие было в их чуточку укоризненных улыбках, что Клавдюша сдалась, поверила людям. Хоть бы только скорей возвращался Алексей. Всю ночь просидел с ней рядом, сам же сказал ей, что вызвали профессора — и вот не едет что-то. Неужели есть что-либо важнее этого? Неужели у него не болит сердце?..

Убийственно медленно идет время. Час. Два. Третий идет к концу. Клавдюша не сводит глаз ни с Вовкиной палаты, ни с дверного проема на лестницу. Ни профессора, ни Алексея. Каждый белый халат ловит Клавдюша, умоляет сказать: скоро ли? Видела, как из смежного коридора, со стороны операционной, появились те же люди, та же накрытая простыней коляска. Отвезли в ту же палату, где Вовка. Может быть, теперь повезут его?.. Дыханье Клавдюши замерло, перехватило: люди, прикатившие коляску, идут к ней, улыбаются… Что это они? Что хотят сказать ей?..

— Вот и все, мамаша…

— Как… все?! — затряслась Клавдюша, не понимая, о чем говорят, чему так радостно улыбаются эти люди.

— Вам повезло, мамаша. Вашему мальчику сделал операцию лучший хирург. Даже лучше профессора…

— Он жив?! Скажите, он жив?!

— Жив и будет жить, мамаша. Операция прошла просто блестяще!.. Да вон и спаситель вашего сынишки, мамаша…

Сквозь туман Клавдюша видела, как стройная высокая женщина в белом халате прошла в Вовкину палату. За ней прошли еще люди.

— Господи… господи, — шептали дрожащие губы Клавдюши, и огромные измученные глаза ее в самом деле молитвенно смотрели на дверь, за которой скрылась спасительница ее Вовки.

Через несколько минут она уже стояла перед участливо улыбавшейся ей Ольгой Владимировной Червинской, не в силах ни благодарить ее, ни протянуть руку. Червинская усадила ее на диван, села рядом, одним взглядом попросив остальных удалиться.

— Ваш Вова поправится, Клавдия Ивановна. У меня уже было несколько таких случаев, и я нисколько не сомневаюсь… Можно вас попросить об одном?

Клавдюша, судорожно глотнув, кивнула.

— Вы никогда не скажете мужу, что операцию делала я. Все будет хорошо, Клавдия Ивановна. До свиданья.

— Набегалась? Чего вызывали-то?

— Набегалась, няня!

Веселая, шумная, Ольга влетела домой, бросила на сундук шинель, закружила старушку.

— Матерь пречистая! — взмолилась Романовна. — С чего это ты?..

— Я сегодня счастлива, няня!

— С чего счастлива-то, Оленька? Уж не остаешься ли?

— Спасла еще одну жизнь! Совсем крошечную! — И Ольга рассказала о неожиданной операции, которую она сделала Вовке.

— Ах ты, батюшки! Да когда же это поспела-то ты? И везде-то ты поспеваешь, Оленька… А ведь тут без тебя Яша приходил…

— Как приходил?! — опешила, онемела Ольга.

— Да вот так и приходил. С района приехал и вот к тебе, значит. Обещал еще через часок…

Ольга, нервничая, ходила по комнате. Как, было, обрадовалась она, узнав от профессора об отъезде Лунева — и вот он уже тут…

— Я пройдусь, няня.

— Куда еще? А Яша?..

— Боже мой!.. Ну как ты не можешь понять, нянечка…

Звонок внизу опередил Ольгу.

— Няня милая, я не хочу… Сделай так, чтобы он сюда не поднялся!..

— Да ты что? Да как же я это сделаю?

— Как хочешь, но чтобы он не видел меня… Ну я прошу тебя, нянечка!..

— Сколь с тобой живу, Оленька, столь и грешу, — простонала огорошенная такой просьбой любимицы старушка. — Спрячешься, что ли?..

Но Ольга вытолкала Романовну в сени, заметалась. Слышала, как хлопнула наружная дверь, как о чем-то громко, настойчиво твердила Луневу Романовна, как застучали по лестнице торопливые чужие шаги… Ольга бросилась в спальню, зарылась лицом в подушки…

Лунев вошел в комнату, положил на стол маленький сверток. Романовна, кряхтя и творя молитвы, поднялась следом. Сама помогла Луневу снять с узких плеч тяжелую шубу, торопливо накрыла ею забытую на сундуке шинель Ольги.

— Уверяю вас, она вот-вот вернется, — бормотал Лунев, от удовольствия и холода потирая руки и суетясь. — В институте мне сказали, что она уже час как ушла… Как она? Здорова ли?