Леонид Ливак - Собрание сочинений. Том II

Впервые – Круг. 1936. № 1. С. 21–31.

Печатается по данной публикации.

После вихря критических отзывов и словесных дуэлей между эмигрантскими литераторами по поводу «Писем о Лермонтове», писательское имя и литературная репутация Юрия Фельзена окончательно утверждаются среди самых видных творческих судеб, сложившихся в изгнании. Если традиционалисты упорно продолжают принижать эстетическую ценность художественного метода Фельзена, – так, Петр Бицилли сокрушался о языке «Вечеринки», напомнившем ему «какой-нибудь “философический” трактат или судебный приговор екатерининского времени» (Современные записки. 1936. № 62. С. 447), – критики-модернисты и стоящие за ними «младшие» литераторы-парижане, принимают язык «романа с писателем» как должное и восхищаются экономией повествовательной манеры Фельзена, чья сложность и многослойность недоступны взгляду поверхностного или предубежденного читателя. «Он обещает меньше, чем дает, – свойство редкое! – он притворяется беднее, чем есть, – и никогда не разочаровывает, если только внимательно в него вчитаться», – писал Георгий Адамович в рецензии на «Вечеринку», которую критик советовал «прочесть именно внимательно, – или не надо читать ее вовсе: с виду, с первого поверхностного впечатления, – сущий пустячок, ничтожный рассказ о ничтожной вспышке ревности. Но впечатление обманчиво. Автор не выделяет банального происшествия в “эпизод”, – он, наоборот, связывает его со своей душевной жизнью, и за мимолетной неприятностью приоткрывает целый мир причудливых получувств и полужеланий, о существовании которых мы и не догадывались» (Последние новости. 1936. № 5585. С. 3).

Впервые – Круг. 1938. № 3. С. 75–96.

Печатается по данной публикации.

«Повторение пройденного» занимает особое место в «романе с писателем», не только потому, что этот отрывок был единогласно выделен современниками из всего написанного Фельзеном как «особенно удачный, что-то вроде литературного coup de chance» (Газданов Г. Современные записки. 1939. № 68. С. 480), но и благодаря своему названию, чья лаконичная многозначность исключительно хорошо подходила для описания художественного метода и тематики неонрустианскош проекта Фельзена. «Какое характерное, как бы отстраняющее название!» – отмечал Георгий Адамович (Последние новости. 1938. № 6444. С. 3). Неслучайно, поэтому, «роман с писателем» фигурирует в воспоминаниях близко знавших Фельзена людей именно под этим названием (см. Адамович. Одиночество и свобода. С. 294. Вейдле. О тех, кого уже нет. С. 388. Яновский. Поля Елисейские. С. 46; Мимо незамеченного поколения. С. 2).

Судя по удельному весу внимания, отведенного «Повторению пройденного» в рецензиях на третий выпуск «Круга», отрывок Фельзена явился самым ярким литературным событием последнего номера альманаха. Гайто Газданов считал, что «Повторение пройденного» окончательно «откроет глаза тем, кто в течение многих лет упорно и молчаливо “не признает” Фельзена», потому что даже самые предвзятые литературные ретрограды не могли не заметить, «насколько это прекрасно написано, как замечательны небрежно, точно мимоходом сделанные характеристики, как верен глуховатый внутренний ритм повествования». Соглашаясь с Газдановым, Адамович подчеркивал, что очередной отрывок Фельзена заметно отличается от всего им ранее написанного: он «ожил и обогатился даже в содержании своем», от чего вся манера повествования Фельзена лишь выиграла. Критик подчеркивал, что «тому, кто сомневается в писательском призвании Фельзена, можно только посоветовать прочесть страницы о ночной попойке полунищих эмигрантов», описанной Фельзеном с экономной точностью и выразительностью и напоминающей, что «бывают писатели репетиловского типа: “шумим, братец, шумим”. Фельзен же писатель “тишайший”. Было бы, однако, обидно – не для него, а для нас, – если бы из-за этого его продолжали игнорировать», – отмечал Адамович, недвусмысленно обращаясь к литературным консерваторам русской диаспоры. – «Литература – не улица, с ее рекламными законами: к тем, кто в ней меньше других кричит, надо бы с особенным вниманием прислушиваться».

Именно в отношении этого «особенного внимания» интересен отзыв Владислава Ходасевича, тонко уловившего в «Повторении пройденного» скрытую эстетическую эволюцию, которая со всей силой выразится годом позже в «Композиции», где герой Фельзена окончательно примет взгляд Пруста на взаимоотношение искусства и жизни («Литература и есть реальная жизнь»). Обращаясь к художественной мотивировке повествования Фельзена, Ходасевич отмечал, что за конфессиональным, наигранно-документальным и безыскусным методом володиного рассказа скрывается более сложное понимание искусства, чем то, которое содержится в концепции «человеческого документа», претендующего на раболепное воспроизведение жизни и основанного, по мнению критика, на непонимании самой сущности художественного творчества. Поскольку концепция литературы как «человеческого документа» была краеугольным камнем программы «Парижской школы», Ходасевич угадал своим критическим чутьем тот подспудный процесс отвержения поэтики «Парижской школы» и культурной мифологии «новой болезни века», который всё более захватывал Фельзена во второй половине 30-х годов. Справедливо считая «Круг» философским и литературным наследником «Чисел», Ходасевич писал: «Фельзен отчасти выпадает из “круга”. Отчасти – потому, что есть и в его романах чрезвычайно опасная близость к человеческому документу: по нынешним временам и при нынешних влияниях литературной среды становится опасна уже даже сама эпистолярная форма. Тем не менее Фельзен стоит особняком. Сложный сентиментальный узор, который его герой не устает вышивать в своих кропотливых письмах к Леле, основан на том, чего нет и чего не хотят иметь авторы человеческих документов: на вымысле. Если самые письма фельзеновского героя порой несколько однообразны, – за ними тем не менее чувствуется целый мир, однажды созданный авторским воображением, мир, где действительность непрестанно подвергается той своеобразной переработке, переплавке, тому преображению, которое специфично для искусства и наличностью которого искусство прежде всего отличается от документа. Будем надеяться, что Фельзен сумеет удержать за собой это преимущество» (Возрождение. 1938. № 4157. С. 9).

С. 51. …играли самое начало увертюры прославленной вагнеровской оперы… – Здесь, по всей вероятности, имеется в виду опера Рихарда Вагнера (1813–1883) «Тангейзер» (1845), увертюра из которой упоминается в рассказе Фельзена «Композиция» как воспоминание юности героя-повествователя.