Борис Четвериков - Котовский. Книга 2. Эстафета жизни

— Но внутренний плацдарм, который я берусь обеспечить, — возразил Сальников, — разве это не упростит задачу? Не удешевит предприятие?

— Наивный народ! У всех у вас путаница в голове. Вы смешиваете то, что вам хотелось бы, с тем, что осуществимо. Немцы заладили свой «блитц». Вы тоже надеетесь на какое-то чудо. Скажите откровенно, сколько времени, по вашему мнению, потребуется вам, чтобы где-то там, в некоем районе, при самых благоприятных обстоятельствах захватить солидный, как вы изволили выразиться, плацдарм? Захватить, закрепиться на нем и объявить себя верховным правителем, с которым иностранные державы могли бы установить дипломатические отношения?

— Сейчас трудно сказать… Может быть, год… или два…

— Год или два? Реально! И это изменит весь расчет. Вероятно, пятисот тысяч человек и трех-четырех месяцев будет тогда достаточно для окончания работы вчерне. Я человек коммерческий, и деятели Европы — тоже люди здравого ума. Никто никогда не пойдет на заведомо нерентабельное предприятие. Донкихотов в деловом мире нет. Ну что ж. Действуйте, Виталий Павлович, с богом, как говорится. Я со своей стороны буду ратовать за вас. Я так считаю: затратив один миллиард рублей, человечество получит доход не менее чем в пять миллиардов, а ведь это пятьсот процентов годовых. Дело доходное. Я не могу представить такого дельца, который отказался бы от пятисот процентов прибыли. Единственная опасность, которую я предвижу, это драка из-за дележа шкуры еще не убитого медведя. Такая драка неизбежна — кому не захочется получить побольше? Вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, что Россию обкарнают в случае интервенции? Придется попуститься многим, ох многим, Виталий Павлович! Отхватят и с юга, и с востока, и с запада. Вероятно, из России получится некая Русь допетровского образчика. Оставят нам с гулькин нос. Кавказ в первую очередь откромсают. Крым, видимо, тоже. Сибирь… Как вы думаете насчет Сибири? Урал, Урал бы сохранить, хотя бы даже при условии концессий! Боюсь, что и Петербург от России отпадет (тьфу, черт! Никак не привыкну говорить Ленинград!) и вообще Балтика, так что снова придется впоследствии ногою твердой становиться у моря. Выкроят из матушки-России нечто вроде Люксембурга…

— Какие мрачные мысли! Какая безнадежность! Я думаю, все ограничится концессиями. Петроград?! Что вы! Петроград не отдадим! И не привыкайте называть его Ленинградом — он Петроградом и останется!

На следующий день Сальников присутствовал на сверхсекретнейшем совещании представителей деловых кругов и некоторых военных.

«Кажется, все. Теперь действовать!» — сказал Сальников, возвратясь с совещания к себе в отель и разглядывая в зеркало свое лицо, бледное, напряженное, с синими тенями под глазами.

Отправляясь по делам службы в Киев, а затем на съезд Советов в Москву, Котовский временно возложил командование корпусом на начальника штаба Гукова. А тут как раз выдалась очередная годовщина существования отдельной кавбригады Котовского, вошедшей в состав 3-й кавалерийской дивизии, как 1-я Бессарабская кавалерийская бригада.

Дивизия торжественно отпраздновала этот юбилей. В специальном приказе отмечались заслуги бригады, говорилось, что ее путь — это путь побед, что неувядаемая слава котовцев вышла за пределы Союза Республик.

Владимир Матвеевич Гуков не упустил случая сказать теплое слово о Котовском, которого боготворил, а приказ был прочитан во всех эскадронах, батареях и командах корпуса.

Вернулся Григорий Иванович только 24 февраля. Вернулся совсем особенный: в голосе стальные нотки, движения четкие, как будто вот-вот взовьется ракета — сигнал атаки.

— Они там ничего не знают, — говорил он встретившим его командирам. Они думают, мы после смерти Ильича руки опустим. А мы стиснем зубы, проглотим слезы и будем еще крепче!

Командиры молчали. Кто «они», которые «ничего не знают»? О ком говорит Котовский? Ну да, это там, за рубежом, те, что все еще надеются задушить советский строй.

— Товарищи! — гремел голос Котовского, и его соратникам чудилось былое: «Вперед, орлы!» — Делом, и только делом, мы можем выразить нашу скорбь. Не хныкать! Действовать! Жить! Искать новые скорости! Шагать!

И он был полон жизни, полон энергии.

— Что тут был за юбилей? — спросил Котовский Гукова.

И уж, конечно, попало старику Гукову за чрезмерное восхваление комкора.

— Вы же сами всегда говорите, что нужно учитывать политический эффект, — оправдывался Гуков. — В данном случае он несомненен. И бойцам полезно послушать, как воевали в наши дни.

Возражение было веское. Котовскому оставалось только рассмеяться и передать приглашение на обед.

— Нет-нет, — отговаривался Гуков, — никак не могу, благодарю покорно, но, с вашего разрешения, воздержусь.

— Да почему же?

— Занят. Ужасно занят! Передайте уважаемой Ольге Петровне мою сердечную признательность и прочее подобное…

— Кстати, не сказал самое главное: Ольга Петровна просила сообщить, что бабкой нас сегодня угостит.

— Бабкой?

Гуков озадачен. Отказывался он из скромности. Слишком уж, дескать, зачастил к Котовским, днюет и ночует у них, намозолил глаза, надо же, дескать, Григорию Ивановичу хоть по приезде отдохнуть без посторонних… Но бабка… Это любимое его блюдо…

И Гуков сдается:

— Если бабка, то дело в корне меняется. Не смею отказаться, характера не хватает. Во сколько прикажете? Часиков в пять?

— В семнадцать ноль-ноль.

— Есть, в семнадцать ноль-ноль, товарищ командир!

Впрочем, кроме вкусной румяной бабки предстояли и важные разговоры. Котовский рассказывал о Москве, о съезде, о том, как встречена была весть о кончине Ленина, о поездке в Харьков к Фрунзе, о том, как много потребуется от них всех, чтобы одержать победу. Котовский говорил:

— Когда ты берешь в руки лопату, чтобы вскопать гряды, когда ты встаешь у станка, выезжаешь в поле на тракторе, открываешь учебник, сидя за партой, когда ты строишь дом, или готовишь обед для артели, или просто подметаешь улицу, или судишь преступника, или ведешь в открытом море торговое судно, или испытываешь новой конструкции самолет, — помни, ты строишь новое, социалистическое общество! — Помолчав, он заключил: — Ну, а теперь давайте рассказывайте, как и что у вас?

Котовский входил во все дела корпуса, его интересовало все без исключения, он не упускал ни одной мелочи. Да и существуют ли мелочи в таком ответственном деле, как военная выучка? Слишком дорого может обойтись впоследствии малейшее упущение. В военном деле мелочей нет.

Григорий Иванович с удовольствием беседовал с Гуковым. Вот бесценный старик! Работает азартно. Дело знает. С таким легко и спокойно: не подведет. Гуков обстоятельно излагает самую суть. Из его доклада видно, что он вникает во все стороны корпусной жизни, знает порядок, знает людей, а главное — относится к делу не по-казенному.