Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»

Но надо все-таки отдать должное Литовскому: он, в отличие от многих критиков, прижавших впоследствии хвосты и заговоривших по-иному, и в последующие годы утверждал свое: «Произведения Булгакова, начиная от его откровенно контрреволюционной прозы — „Дьяволиада“, „Роковые яйца“ — и кончая „Мольером“, занимают место не в художественной, а в политической истории нашей страны как наиболее яркое и выразительное проявление внутренней эмиграции, хорошо известной под нарицательным именем „булгаковщины“» (Л и т о в с к и й О. С. Так и было. М., 1958. С. 205).

С мнением одного из ведущих «оппонентов» Булгакова нельзя не согласиться, если несколько изменить его формулировку: произведения Булгакова занимают ведущее место в художественной литературе и в политической истории нашей страны как наиболее яркое и выразительное проявление патриотически настроенной русской интеллигенции.

… что женщина умная, замечательная …— На этом обрывается текст романа. На несколько месяцев Булгаков как бы отстранился от своего любимого детища. Возвращение состоялось в конце 1937 — начале 1938 г., но не к отложенной рукописи («Князь тьмы»), а к новой редакции.

Золотое Копье .— Ранние редакции этой главы были написаны в 1928—1929 гг. (их названия, к сожалению, сохранились лишь частично). В последующие годы автор вносил существенные изменения и дополнения в текст главы (отдельные ее части переносились в другие главы), но основная структурная и содержательная канва не менялась. Настоящий текст корректировался (и корректировка эта была обширнейшей) при его перепечатке в мае—июне 1938 г. О том, что эта работа была непростой, свидетельствует письмо Булгакова к Елене Сергеевне от 27 мая 1938 г., в котором были такие слова: «Ночью — Пилат. Ах, какой трудный, путаный материал!»

Можно предположить, что трудности материала заключались прежде всего в том, что с введением в действие романа мастера и его подруги «древние» его главы стали отражать не только скрытые красноершалаимские мотивы (в ранних редакциях романа мастера и его подруги не существовало и в образе Иешуа сразу узнавались черты московского праведника), но и великие события древности, которые требовали от писателя осторожного и взвешенного подхода. В этой ситуации автору грозило «раздвоение» в описании подлинных ершалаимских и подлинных красноершалаимских событий. Булгаков работал как виртуоз, стремясь в одном тексте отразить события двух эпох, но избежать «раздвоенности» он так и не смог (это было и невозможно сделать).

Заметим при этом, что Булгаков не ставил себе задачей написать «новое Евангелие», как это делали многие его современники, начиная с печально знаменитого Демьяна Бедного. Ему важно было показать всю трагичность событий, происходивших в «красной столице», и отразить печальную судьбу честного писателя, существующего в условиях нравственного и духовного закабаления.

В белом плаще с кровавым генеральским подбоем …— В этом тексте видно «смешение» двух эпох. Звание «генерала» прокуратор, конечно, никак не мог носить, это «анахронизм» ранних редакций, где встречались и «ротмистр», и «адъютант», и «взводный», и Пилат мог послать Тиберию «телеграмму». В следующей редакции (при перепечатке текста) «генеральские» отличия прокуратора, разумеется, исчезли.

Что же касается «кровавого подбоя», то у исследователей сложилось единое мнение о том, что белый плащ с кровавым подбоем является как бы символом невинно пролитой крови. Б. В. Соколов соотносит даже булгаковскую задумку с произведением Г. Флобера «Иродиада», где римский наместник Сирии Вителлий носит льняную тогу с пересекающейся пурпурной перевязью (см.: Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита. Комментарий. М., 1989. С. 502). Очевидно, можно было бы привести и другие примеры литературных произведений, в которых их герои носят подобную или похожую одежду. Но нам представляется, что исходная мысль Булгакова о невинно пролитой Пилатом крови появилась у писателя после прочтения им романтической легенды под названием «Последние дни жизни Пилата, осудившего Христа на смерть» (издана в Киеве в 1881 г.). Эта легенда была одним из основных литературных источников при создании романа «О Христе, Пилате и дьяволе» (так он иногда значился в дневниках Е. С. Булгаковой). Характерная ее особенность заключается в том, что повествование в ней ведется от лица Пилата. По сути, это своеобразное «евангелие от Пилата», которое, конечно, не могло быть не замечено и не оценено по достоинству Булгаковым. Так вот, в «евангелии от Пилата» есть такой удивительный фрагмент:

«Остался я сам один, и в своем растерзанном сердце чувствовал, что то, что теперь совершается, более относится к кругу Божиих велений, нежели человеческих действий. Ужасный шум из Голгофы доносился до моих ушей, ветерок, казалось, несет ко мне чувство смертной борьбы, в какой не оканчивал жизни ни один из смертных. Черное облако покрыло башню храма, распространилось над городом и покрыло его черным покрывалом. Везде на земле эти страшные небесные знамения, почему, как говорят, Дионисий Ареопагит воскликнул: „Или творец мира страдает, или портится целая машина вселенной“. В первом часу ночи, одетый плащом, я шел в город и… направился к Голгофе. Там нашел я жертву уже оконченную — жертву, которая так недавно была принесена человеческою злобою… Молча, наклонив голову к земле, со стыдом возвращался народ в Иерусалим, потому что виденное наполнило их души страхом и сокрушением. Стража римская прошла около меня также в молчании, хорунжий закрыл своего орла в знак печали…

С обеспокоенною душою воротился я в преториум. Приблизившись к лестнице, я, при блеске молнии, увидел себя запятнанным кровию назарянина…» (С. 25—26; здесь и далее выделено мною.— В. Л. ).

Отметим также, что во вступлении к легенде имеются такие слова: «История страданий Господа нашего показывает, что Пилат не принадлежал к числу заклятых врагов Спасителя… Он осудил Христа невиновного, против своей совести. И вот она никогда не дает ему покоя» (С. 3—4).

Из недальних казарм за дворцом …— При редактировании текста писатель стремился убрать все, что явно напоминало современность. В следующей редакции: «От флигелей, стоящих в тылу дворца…»

… ужасная болезнь — гемикрания …— Гемикрания, от греч. hemikrania (половина черепа). Непроходящая головная боль в «половине головы». В России привилось французское ее название — мигрень. Булгаков многие годы страдал от этой болезни, поэтому «со знанием дела» описывал ее свойства и действие.