Владислав Николаев - Мальчишник

— Как они попали сюда, твои родственники-то?

— Оленеводами были. Муж с женой, две девочки да мальчик. Со стадом шли. Об эту же пору перегоняли его через хребет на западный склон. Да и попали в буран…

— Буран? Среди лета?! — удивился Коркин.

— В этой долине зимой и летом держи ухо настороже. Недаром она по-нашему, по-зырянски, Долиной Смерти называется — Хабе-Ю. А тогда буран нагрянул внезапно, да еще с тридцатиградусным морозом, и буйствовал чуть ли не целую неделю, ну, и полегло все стадо, и люди, вишь, погибли.

Коркин оторвал взгляд от креста и оглянулся по сторонам: повсюду, куда доставал глаз, белели в траве вылинявшие под дождем и солнцем оленьи рога. Ветвистые и высокие, походили они на засохшие сучковатые кусты, и меж этих мертвых кустов валялись в разных местах четверо нарт, перевернутых вверх истонченными разбитыми полозьями.

Могильное поле пересекалось посредине пенистой шумливой речкой, вдоль речки в отдалении поднимались справа и слева выветренные обнаженные горы, к востоку они, расширяясь раструбом, становились положе склонами, опадали, покрывались лесом и густо зеленели; к западу, сужаясь узким горлышком, вздымались все выше и круче, и не росло уже там ничего, кроме мхов, — там, на западе, и был перевал.

«Естественная аэродинамическая труба, — подумал Коркин. — Ворвется в нее какой-нибудь циклон или антициклон и — берегись, на ногах не устоять — сшибет!»

От этой мысли стало вовсе не по себе. Припомнилось народное наименование долины — Хабе-Ю. А в горах ни одно название зря не дается. Значит, те оленеводы — не первая жертва, и раньше гибли тут люди, следов только не осталось.

Партия уже вся подтянулась. Держа в поводу лошадей, геологи обступили могилу и глазели на нее с немым удивлением.

— Здесь и поминки справлялись! — неожиданно хохотнул повар. — Вон сколько посуды набито!

Левин смешок никто не поддержал.

— Вот что, ребята, — тихо произнес Коркин. — Сейчас всем потеплее одеться, а в пути шибко не растягиваться, держаться кучнее. Места тут серьезные.

Парни на ходу принимали солнечные ванны, загорали. Лева шел по пояс обнаженным, Вениамин — в истлевшей майке, а Герман — вообще в одних трусах да кедах на босу ногу. И хотя в лазоревом небе меж гребенчатых вершин нельзя было найти подозрительного пятнышка, хотя вовсю сияло растекающееся расплавленным стеклом полуденное солнце, а от прогретых камней, как в бане, так и пыхало жаром, парни безоговорочно подчинились, повытаскивали из рюкзаков и вьюков куртки, сапоги, портянки, ватники.

— А тебя не касается мое распоряжение? — спросил жену Коркин.

Маша была одета в зеленую энцефалитку с откинутым на спину капюшоном и старенькие вылинявшие джинсы с двойной красной стежкой по швам; штанины от многочисленных стирок сбежались и, как чулки, обтягивали икры; на ногах — кеды, из которых высовывались связанные в резинку белые шерстяные носки.

— Не мешало бы переодеться да накинуть на плечи ватник. Может, погода и не переменится, но ледник на перевале нам никак не миновать.

— Ой, Коля, в сапогах тяжело. А ватник даже не знаю, куда и затолкала.

— Неладно получается, — покачал головой Коркин.

— Да ты не беспокойся, Коль. Лучше лучшего все будет. В кедах я сейчас, как птичка-ласточка, перепорхну через Урал.

— Порхать я тебе никуда не советую, а держись все время возле меня.

— Хорошо, Коль, ни на шаг не отстану.

Лишь проводник с самого начала был одет как надо: в брезентовые бродни и толстую суконную малицу с глубоким капюшоном, который Александр Григорьевич снова натянул на седую голову. Это облачение спасало проводника от гнуса, дождя и зноя, в случае нужды спасет и от холода.

Двинулись дальше.

В самом конце долины глазам геологов явилось редкое зрелище: три озера, расположенные цепочкой одно над другим; вода между ними переливалась изогнутыми серебристыми дугами-водопадами высотою в два-три метра; из ближнего озера такой же дугой истекала и сама речка; над водопадом радужными облачками клубилась водяная пыль.

Озера были совершенно правильной округлой формы и походили на гигантские — диаметром чуть ли не в двести метров — каменные блюдца, наполненные до краев водой, а вокруг каждого из них цирками вставали высокие отвесные горы, рассеченные с запада на восток узкими, как горлышки, проходами. Даже неискушенный в геологии человек мог догадаться, что здесь некогда, в отдаленнейшие геологические эпохи, действовали рядышком три мощных вулкана: озерные блюдца и окольцевавшие их каменные цирки — остатки кратеров.

Вода в озерах была зеленовато-бирюзовой, будто из моря завезенной, однако цвет, как и в море, нисколько не мешал оставаться ей совершенно прозрачной: сквозь десятиметровую толщу просматривалось бугристое, яминой, дно, покрытое серой ворсистой тиной, а стайки стреловидных быстрых хариусов виделись даже у противоположного берега.

Как сюда попали хариусы? Ведь озера и от речки и друг от друга отделены высокими стремительными водопадами, которым впору турбины электростанций крутить. Или правду рассказывают легенды: тучи разносят рыбу по водоемам, в одном месте они ее всасывают в себя, в другом рассеивают одновременно с дождичком?

Через перевал Коркин шел впервые, а каменные цирки и озера-блюдца в геологическом отношении были настолько интересны, что не зарисовать и не описать их было просто грех. И, пропустив мимо себя весь караван, он присел на камень, вытащил из сумки пикетажную книжку и коробку с разноцветными карандашами.

Он устроился против водопада, низвергающегося из верхнего озера в среднее. Уши сразу же заложило от шума, будто ватой, а в лицо полетели микроскопические брызги, не оставлявшие никаких следов и ощущавшиеся лишь как прохлада.

Коркин зеленым и синим карандашами раскрасил озера, коричневым и черным заштриховал горы и принялся было описывать их, как вдруг почувствовал нечто странное: будто время от времени мелькает перед глазами что-то серенькое и быстрое, как мошка. Он поднял голову и огляделся — никакой мошки. Ни одного даже комарика. Ни одного овода. День стоял сухой, знойный, и всякая нечисть попряталась до вечерней прохлады. Коркин продолжил работу. И тотчас перед глазами снова что-то промелькнуло. И снова он не увидел это, а как бы почувствовал только.

Чертовщина какая-то! Отложив в сторону карандаши и книжку и остро вглядываясь вперед, стал терпеливо ждать. И вдруг увидел! Ах, что он увидел — глазам не поверишь! Внутри прозрачной хрустальной струи, дугой низвергающейся из одного озера в другое, поднимался снизу вверх голубой хариус. Поднимался, стоя вертикально и быстро-быстро шевеля вправо и влево хвостом — будто лез, карабкался по невидимой веревочке. Секунда-другая, и рыбина уже на самом гребне прозрачной струи… Переходит из вертикального положения в горизонтальное, еще один толчок хвоста, и она заныривает в зеленую озерную глубь, отходит на метр от водопада и недвижно застывает на месте, отдыхает — этакую работу проделала! А снизу карабкается по струе уже другой хариус. Этот добирается только до середины водопада, где внезапно перевертывается и неживой щепкой летит в пенистый водоворот… Однако тотчас упавший хариус, а может, и совсем другой, хватается за невидимую веревку и снова ползет вверх.