Андрей Упит - Новеллы

Однако с того дня, как пришло письмо от Юриса, он почти беспрерывно думал о нем.

Надо сказать, что от сына он мало видел радости и за последние шесть лет почти забыл его. Первое, что он почувствовал при чтении письма, была досада, которую он всегда испытывал, глядя на тихого, задумчивого мальчика. Еще с первой женой у него часто возникали из-за Юриса ссоры и скандалы. И когда сын шесть лет тому назад ушел из отцовского дома, ненависть и злоба камнем залегли в сердце Крикиса, мучили его самого, мучили других и стали бременем всей жизни. Ведь все они надеялись, что Юрис, этот грамотей и умник, говоривший на четырех языках и читавший толстые книги, преобразит их серую жизнь. Тогда не надо будет так много работать, не надо будет так рано вставать по утрам, коптиться в дыму риги, мокнуть под осенним дождем. Пусть хлеб на полях по-прежнему будет полегать, но денег и водки будет вдоволь… Изо дня в день они с каким-то заносчивым упорством ждали, когда Юрис наконец начнет творить свои чудеса. А он зарывался в книги, сох, худел и становился все более молчаливым.

Однажды он связал в узелок пожитки и покинул отцовский дом…

Но теперь ему этот грех как будто забыли и простили. Все с нетерпением ждали приезда Юриса. Брат его, Карл, сразу же после обеда поехал встречать на станцию. Крикис за это время самое меньшее раз десять выходил во двор. А женщины и вовсе не заходили в дом — все время оставались во дворе.

Хозяйка, крупная, полная, красивая женщина, с густыми светлыми волосами и продолговатыми голубыми глазами, стояла посреди двора. Расправляя белый накрахмаленный фартук, измятый четырехлетним сынишкой, она беседовала с соседкой Спилвиене, которая прибежала поглядеть на разбогатевшего сына Крикисов.

— Что же это он не едет? — сказала Спилвиене и, затенив глаза ладонью, посмотрела на дорогу.

— Поезд, видать, еще не пришел, — ответила хозяйка. — Мы ведь не знаем, как поезда ходят.

— Теперь, верно, скоро приедет?

— Должен бы приехать.

— Посмотрим, посмотрим, каким он стал, твой пасынок.

Хозяйка усмехнулась.

— Пасынок… Смешно, право… Я всего на два года старше его. Раньше, когда он еще жил здесь, а я батрачила у Крикиса, мы с ним, бывало, о разном беседовали… С другими он говорил мало, а со мною часами разговаривал… Хороший он человек… Посмотрим, посмотрим…

Хозяйка нервно мяла и разглаживала свой фартук и кусала губы.

Падчерица Лата, девятнадцатилетняя сестра Юриса, по дороге из дому в клеть остановилась перед мачехой.

— Что ты там несешь? — спросила хозяйка.

— Свое новое одеяло. — Лата говорила быстро, заикаясь, и некрасиво вытягивала при этом шею. — Хочу постелить ему на кровать.

Хозяйка повернулась к Спилвиене.

— Девчонка с самого утра подметает и убирает клеть. Постель постелила чуть не до самого потолка — простыню с подзором, три подушки, новое одеяло вот… Как для жениха.

— Брат… богатый брат в десять раз милее жениха. Жених только вынюхивает да выспрашивает, что за тобой взять можно. А брат другое дело — брат сам дает… — Разговаривая, Спилвиене усердно размахивала руками.

Лата засмеялась, показав некрасивые зубы. Затем оглядела свое поношенное платье и вдруг замолчала.

— Что же он мне привезет? — тихонько уронила она.

— Я думаю, обязательно золотые часы и шелковое платье, — пошутила хозяйка.

— Шелковое платье… золотые часы… Куда тебе, — махнула рукой Спилвиене. — Вот на два шелковых платка, на брошку с камнями рассчитывай смело.

Девушка, подпрыгнув от радости, перекинула новое одеяло на другую руку и побежала в клеть. Слышно было, как она там чем-то шуршала и что-то встряхивала.

Спилвиене приблизилась к хозяйке.

— Мы со стариком так рассуждаем… Что для тысячника двадцать — тридцать рублей — все равно что для нас копейки… Ведь сами знаете: коровка у нас от кровавого поноса подохла… А сколько мы зарабатываем? Новую купить не по силам. Хоть с голоду помирай. Мы с моим стариком так рассуждаем: приедет, дескать, господин Крикис — поможет нам. Что ему стоит!.. А ты, хозяюшка, замолви за нас словечко, он тебя послушает: такими друзьями были. Поговоришь, а?

— Поговорю… — ответила хозяйка, думая о другом.

Спилвиене ушла, а хозяйка осталась на дворе и, опустив глаза, все разглаживала свой фартук.

Крикис, стуча опорками, опять вышел во двор.

— Чего ты здесь весь день торчишь, словно в землю вросла! — сердито заговорил он.

— Жду твоего сына, — равнодушно ответила жена, кинув на мужа усталый, хмурый взгляд.

— Приедет без твоего ожидания, — отрезал Крикис. — Берись за работу, нечего лентяйничать!

Хозяйка уже собралась идти, но при последних словах мужа остановилась, чтобы, как всегда, позлить его.

Мимо пробежала от клети к дому Лата.

— Куда тебя несет?! — набросился на нее отец.

Девушка остановилась как вкопанная.

— Хотела метлу взять, потолок обмести, паутиной затянуло.

— Ты все в клети торчишь, чего там копаешься?

— Готовила постель Юрису.

— Постель!.. Я из вас эту дурь вышибу! Вам бы все постели стелить да часами стоять, на дорогу глазеть. Ждите, ждите, привезет вам парень мешок золота.

Лата испуганно посмотрела на мачеху. Та провела ладонью по лицу и, взглянув на мужа, презрительно отозвалась:

— Мешок с золотом — это для тебя, — ты больше всех про него думаешь. Хватит тогда тебе и водки и табаку на всю жизнь.

Она взяла Лату за руку и пошла с нею в дом.

Крикис тяжело опустился на камень у забора и принялся сердито сосать свою трубку. Он в самом деле больше всех зарился на богатство сына… Ну, а разве у него не было на это больше прав, чем у остальных? Он сплюнул и решил не входить в дом, пока не приедет сын.

Хозяйка тем временем сидела в комнате у окна и, подперев голову руками, смотрела в сад. Она была так занята своими мыслями, что услышала стук колес, когда лошадь уже въехала во двор. Она вскочила и тут же остановилась. И опять ей пришла в голову прежняя мысль. Хоть бы он вернулся не богатым, не знаменитым, а таким же, каким ушел: задумчивым, тихим, приветливым и бедным…

Выйдя со двора, она увидела странную картину. Юрис стоял у телеги в потертом пальтишке, в старой сдвинутой на затылок шляпе. Грустно смотрел он на кучку домашних, и на сжатых губах его змеилась горькая улыбка. Родных словно холодной водой окатили. Карл, тихонько поругиваясь, распрягал лошадь, беспрерывно дергал ее и бил кулаком. Ни узелка, ни чемодана… Хозяйке Юрис показался таким же, как шесть лет тому назад, только немного похудевшим. И не было у него тогда этой насмешливой улыбки. Ее он привез с чужбины.

— Лата? — сказал Юрис тихим, таким знакомым хозяйке голосом. — Какая большая стала! И не узнать.

Лата поджала губы и спряталась за других. Все глядели, как говорится, выпучив глаза. На лицах были написаны самые разнообразные чувства — удивление, разочарование, злоба. Юрис смотрел на эти изменившиеся лица, понимая чувства родных, и улыбался своей неприятной улыбкой.