Андрей Упит - Новеллы

Хозяйка вдруг вскочила с кровати.

— Незачем и спрашивать! Ни сегодня, ни завтра он никуда не уйдет!

— Ну, Лиза, это мы еще посмотрим, — сказал Юрис и взял со стола шляпу.

— А я говорю — нет! — Хозяйка выпрямилась. — Усталого и, может быть, больного человека я на ночь глядя никуда не отпущу. Ты останешься.

— Выйду во двор — здесь, в комнате, слишком жарко…

На дворе он сел на большой камень у забора. Из хлева быстрыми шагами вышел брат его, Карл, остановился напротив, глянул исподлобья. Юрис с интересом посмотрел на него.

— У вас по-прежнему посреди двора загон, — сказал он, — и воняет по-прежнему.

Карл пожал плечами.

— Крестьянский нос должен ко всему привыкать. Это городские господа от любого запаха в обморок падают.

— Падать не падают, а противно. Вы ведь уже шесть лет тому назад собирались загон за хлев перенести и сток для навозной жижи устроить.

— Мало ли что собираешься, да всего не переделаешь… Ты надолго сюда?

— Не знаю, как придется.

— Не знаешь! А кому же за тебя знать?

— Я что-то сдал немного. Придется месяца три отдохнуть.

— Деньги у тебя есть?

— Есть. Четыре рубля с копейками.

— Тьфу! — сплюнул Карл, точь-в-точь как отец в подобных случаях. — И ты думаешь, что мы за четыре рубля будем тебя кормить три месяца? Да я тебя и три дня держать не стану, понял? Я буду работать, а он — отлеживаться, мою кровь сосать! Что ты мне хорошего сделал? Приличия ради, хоть бы десятку брату привез.

Юрис, подперев голову руками, с интересом смотрел на брата.

— Одного дня тебя держать не стану!.. — кричал обозленный Карл.

— Иди-ка лучше спать. Не волнуйся и зря не расстраивайся — тебе завтра рано вставать. А гнать меня не придется, сам уйду.

Юрис встал и вышел в сад. Запущенные яблони, вишни, кусты крыжовника и смородины разрослись, словно лес. Под ногами хрустели опавшие сухие ветки, крапива жгла руки, от влажной земли поднимался запах гнили. Юрис остановился в темноте и приложил ладонь ко рту. Гнилостный запах, казалось ему, шел здесь от каждого стебелька… Воздух был такой, что спирало дыхание.

Он пошел в самый дальний угол сада, где стояла полуобвалившаяся, обвитая плющом беседка. Тут он когда-то любил сидеть. Ни дорожки, ни тропинки — все заросло, замшело. Кусты крыжовника и колючий бурьян цеплялись за платье. Мрак, казалось, глыбами опускался с покрытого туманом неба, ничего нельзя было разглядеть. Со стороны дороги доносился стук колес и фырканье лошадей.

Чуть не ощупью добрался он до беседки. Она совсем сгнила и развалилась. Нагнувшись, он вошел в нее, осторожно сел на трухлявую дощатую скамейку. Она хрустнула, но выдержала. Внутри тоже все заросло крапивой и лебедой. Должно быть, сюда давно никто не заглядывал.

«Может быть, после меня за эти шесть лет никто здесь и не был», — подумал Юрис, и ему опять стало немного легче.

Вдруг он вздрогнул и насторожился. На дворе отец бранился с Карлом. Но он прислушивался к другому: кто-то шел по саду, шел и останавливался. «Зачем она идет, что ей нужно?» — спросил он себя, но не мог и не хотел ответить на этот вопрос.

Кусты зашуршали, шаги стихли, и у входа в беседку возникла темная фигура.

— Ты тут, Юрис?

— Да, Лиза. Извините, — мачеха!.. Входите, входите.

Она еще плотнее укуталась в большой платок и, нагнувшись, вошла.

— Где ты сидишь? Темно, ничего не видать.

— Темно… Садись сюда, — он хлопнул рукой по скамье.

Она села и поправила выбившиеся из-под платка волосы.

— Ишь куда забрался. Точно спрятался… Ты, должно быть, боишься… меня или еще кого?

— Может, и так…

— Почему ты… — Она замолчала и стала прислушиваться. Слышно было только, как отец с сыном бранились во дворе. — Ты не болен?

— Может быть. У каждого из нас своя болезнь.

— Верно… у каждого своя, у каждого своя.

Опять молчание. Казалось, что они, в темноте, боялись друг друга.

— Как тебе все это время жилось? — тихо спросила Лиза.

— По-всякому. Иногда хорошо, иногда хуже, но я не жалуюсь. Я ушел далеко вперед.

— По правде сказать, я тебя толком не пойму…

Юрис улыбнулся.

— Видно, ты недаром прожила шесть лет с моим отцом. Раньше ты очень хорошо меня понимала. Видишь ли, я за это время многому научился.

— Какому-нибудь ремеслу?

— Нет, вообще… Это трудная школа, и многому в ней можно научиться. Разве ты не замечаешь, что я стал другим?

— Не знаю, как бы сказать…

— Говори смело, когда-то мы ведь были друзьями.

— Друзьями… Уж очень ты стал резкий. И потом, сидишь ли ты, стоишь или говоришь — все время ты улыбаешься, и такой нехорошей улыбкой. Вот я и боюсь тебя.

Юрис провел рукой по лицу.

— Не знаю, может быть, ты и права. Но все это оттого, что я в отцовском доме. В отчем доме… родительская, братская любовь… какие пустые, ничего не значащие слова. Эта любовь цветет или увядает в зависимости от того, сколько денег ты выложишь на стол. Я еще не сказал тебе, что мне предстоит дальний путь. Я уйду далеко на много лет, быть может навсегда. Захотелось провести сутки в отцовском доме, а меня гонят… Мне это больно. Не оттого, что гонят, а оттого, что я поступил против своих принципов, оттого, что вздумал сюда заехать. Я ведь знаю их… Напрасно я приехал. Этот запах гнили невозможно вынести. Надо уходить.

— Неужели сегодня вечером? И не переночуешь?

— Как мне тут ночевать? Я в этом доме и глаз не сомкну. К тому же Карл только что сказал…

У Лизы сверкнули глаза.

— Ты не слушай, что он болтает! Я здесь хозяйка, я тоже могу сказать.

— Не надо, Лиза, не хочу я так… Ты ведь меня знаешь.

Хозяйка поникла головой и заговорила тише:

— Останься, Юрис, ради меня. Прошу тебя.

— Ради тебя?

Она в темноте стала искать руку Юриса.

— Хоть на одну ночь. Останься! Мне хочется многое сказать тебе.

Лизины горячие пальцы обвивают его холодную руку. Ему вдруг становится страшно в этом мраке.

— Останься… — шепчет она. — Я тебя не отпущу! Помнишь, как мы раньше сидели здесь до полуночи… Помнишь, о чем мы говорили?

— Зачем вспоминать! Тогда было другое время, мы были молодые, глупые. Что ты, мачеха, можешь мне сказать? Кажется, тебя уже ищут…

Она будто не расслышала последних слов.

— Ты все позабыл… А я — нет. Я помню все до последней мелочи, твои слова раздаются у меня в ушах. Ах, если бы ты видел, как я живу, если бы заглянул в мое сердце!.. Я только тогда успокаиваюсь, когда прихожу сюда и вспоминаю прошлое… Юрис, ты не уходи, я не знаю, что будет со мной…

Она пододвинулась ближе к нему. Большой платок соскользнул с плеч. Юрис почувствовал на своем лице ее дыхание.

— Чем я могу тебе помочь? — резко ответил он. — Кто я здесь?.. «И пришел он к отцу своему. И сказал: отец, я не достоин называться сыном твоим…» Помнишь притчу о блудном сыне? А ты… Кто принуждал тебя? Ты ведь сама выбрала себе такую жизнь.