Михаил Соколов - Искры

— О, да вы настоящая подпольщица!.. Лука Матвеич провожал вас?

— Сказал, что уезжает за границу, на второй съезд социал-демократов.

— На второй съезд? Хорошие вести, — сказал Рюмин и сел на стул возле кровати.

Оксана натянула на себя одеяло по самый подбородок и попросила подать ей юбку и кофточку, но Рюмин предупреждающе поднял руку:

— Вставать нельзя… Расскажите; что делается в столице.

— В Петербурге студенчество все еще не может успокоиться после прошлогодней всеобщей стачки и царских репрессий. Начинают говорить о революции. Многие студенты идут в социал-демократические кружки, к рабочим. Я тоже ходила на Обуховский завод и читала рабочим лекции.

Рюмин улыбнулся:

— Честное слово, вы скоро будете настоящей социал-демократкой. Что за лекции вы читали на Обуховском? У меня там брат инженер, начальник мартеновского цеха.

— Читала о разночинцах-шестидесятниках. Видала вашего брата, — ответила Оксана.

— Михаила? Ну, ну, как он? — оживился Рюмин, поправляя очки. — Впрочем, я недавно получил от него письмо, пишет, что все идет хорошо… Да, так где же посылка? — спросил он и встал.

— Ваш брат работает на Путиловском заводе, — сказала Оксана и смущенно добавила: — Мы с ним познакомились незадолго до моего отъезда.

Рюмин обернулся к ней, понизив голос, спросил:

— Он… провален?

— Вы так спрашиваете, как будто он арестован.

Рюмину стало неудобно за свой вопрос, и он пошел к саквояжу Оксаны. Шел и думал: «Наверняка провален после обуховских событий, потому и работает на Путиловском? Свинья, а мне ничего не пишет».

— Возьмите саквояж, выложите белье, — говорила Оксана. — Там вместо дна устроен потайной ящичек… Что слышно о Леоне? Я намерена поехать к губернатору, — продолжала она разговаривать с Рюминым.

— Не стоит унижаться. Демократически настроенные адвокаты помогут ему больше, чем губернатор, — сидя на корточках возле саквояжа, сказал Рюмин и извлек из него письмо от Луки Матвеича.

В письме на тонкой папиросной бумаге было написано: «Дорогой Л.! Я еду за границу. Все, что можно было сделать для оказания помощи Л-ну, сделано. Думаю, ч-то он скоро приедет. Смотрите хорошенько за бухгалтером и юристом, не нравятся они мне. С людьми встречайся чаще, просвещай больше. Об остальном раскажет О. Твой Ц.».

Часов до трех Рюмин говорил с Оксаной и не заметил, как забрезжил рассвет. Утром он послал пришедшую прислугу за продуктами, а когда она принесла их, отпустил ее домой и стал готовить завтрак. Нарезав колбасу, сыр, французские булки и положив на тарелку сливочного масла, он посмотрел на холодную печь, на молоко и решил сварить кофе.

Оксана вышла на кухню и увидела: Рюмин без очков, с выбритым, свежим лицом держал в испачканной сажей руке кастрюльку с молоком и, щуря глаза от дыма, раздувал в печке огонь. Вот он поставил на плиту кастрюльку, кулаками потер глаза, надел очки и увидел Оксану.

— Вы уже встали? Так рано? — смущенно спросил он.

Глаза у Оксаны искрились смехом. Взглянув на передник, которым опоясал себя инженер поверх халата, она покачала головой и сказала:

— Уходите к себе и ждите, когда вас позовут. А горничной у вас нет?

— Приходит тут одна женщина… Сегодня отослал ее по соображениям конспирации.

Через полчаса они сидели в столовой за завтраком, и Оксана, вышучивая инженера, смеялась до слез. Рюмину казалось, что он попал домой и что ему не тридцать лет, а восемнадцать, и хотелось сделать что-нибудь ребяческое, озорное.

К вечеру, вернувшись с работы, он вошел в дом и изумленно остановился в столовой, потом медленно обошел все комнаты. Оксана переставила всю мебель по своему вкусу, и даже картины на стенах переменили место.

— Ну, что вы скажете? — спросила Оксана.

— Скажу, что у вас изумительный вкус. Вам бы художницей быть…

Сели обедать. И опять Рюмину показалось, что такой обед он ел только дома.

— Нет, это замечательно. Вы художница во всех отношениях, честное слово! — приговаривал он, сидя против Оксаны, и полушутя, полусерьезно сказал: — Жаль, что я вчера порекомендовал вам назваться женой… моего брата.

Оксана резала свежий зеленый огурец. Ресницы ее были опущены, на щеках горел румянец, и губы, казалось, были накрашены вишней. При последних словах Рюмина она вздрогнула и быстро посмотрела на него исподлобья. Вспомнился Яшка, так подло поступивший с нею в прошлом году, и она готова была спросить: «И вы такой?» Она молчала и с каким-то ожесточением кромсала огурец на мелкие кусочки.

Рюмин понял, что Оксана рассердилась на его шутку. «Действительно, сказал глупо. Но что так волнует ее?» — подумал он и, заметив на глазах у нее слезы, тихо сказал:

— Оксана, если мои слова обидели вас, простите.

Оксана силилась улыбнуться, но лицо ее от этого лишь приняло страдальческий вид.

— Ничего… Ничего, Леонид Константинович… — проговорила она срывающимся голосом и, встав со стула, ушла в спальню.

Рюмин задумчиво потеребил бородку и посмотрел на дверь в спальню, за которой скрылась Оксана. «Нет, здесь что-то не так… Почему эта безобидная шутка причинила ей такую боль?» — подумал он и, притронувшись к золотым очкам, решительно поднял голову, застегнул форменную тужурку на все пуговицы и быстро направился к двери. Но Оксана уже шла к нему навстречу — веселая, улыбающаяся, и на мраморно-белом лице ее не было и тени печали.

«Ничего не понимаю… Нет, она просто умеет держать себя в руках», — подумал Рюмин.

— Вы уже поели? — живо спросила Оксана и, не дав ему ответить, взяла его под руку и повела к столу: — Садитесь и ешьте, — сказала она повелительно, а сама побежала на кухню.

Через секунду оттуда донесся ее звонкий голос:

— Где у вас кофе, Леонид Константинович? Идите сюда!

Рюмин пошел на кухню, а спустя несколько минут квартира наполнилась веселыми молодыми голосами.

Первый опомнился Рюмин. Приложив палец к губам, он сказал:

— А шуметь-то нам с вами нельзя.

— Тогда будем… шепотом говорить, — понизила голос Оксана, и в зеленоватых глазах ее блеснули озорные огоньки.

— Я совсем могу не говорить. Я буду лишь смотреть на вас и буду счастлив, — негромко произнес Рюмин и поцеловал ее руку.

Вечером они были на сходке.

По приезде домой Оксана, надеясь добиться досрочного освобождения Леона, отправилась к дяде просить помощи. У полковника Суховерова имелась письменная справка из канцелярии прокурора: «Леон Дорохов осужден на год и шесть месяцев тюрьмы за произнесение антиправительственных речей и за подстрекательство рабочих к неповиновению властям». Оксане было известно, что приговор смягчен при вторичном судебном разбирательстве дела, которого удалось добиться демократически настроенным адвокатам, но она не стала говорить обо всем дяде. Полковник Суховеров дал ей письмо на имя генерал-губернатора, и она собралась в тот же день выехать в губернский город. Ульяна Владимировна, вернувшись из института, стала уговаривать ее отложить отъезд и не понимала, почему Оксана так холодно отнеслась к сообщению о том, что Яков Загорулькин намерен сделать ей предложение.