Михаил Соколов - Искры

— Мы сказали друг другу все, сестра… Давайте ложиться спать.

Оксана быстро подошла к вешалке и стала одеваться.

Леон подошел к Оксане, снял с нее шапочку из норки, шубку, отделанную таким же мехом, и виновато сказал:

— Ложись отдыхать, сестра. А завтра я напишу бате письмо.

Он сказал это мягко, бережно повесил шубку на вешалку, а шапочку положил на комод рядом со своей фотокарточкой.

Оксана наблюдала за ним, и у нее проходили обида и раздражение. Понимала она: не нравятся Леону ее. рассуждения, быть может весь ее образ мыслей, но не от злобы на нее он говорил с ней так резко. Любит он ее — пусть по-своему, грубо, но искренне, и, конечно же, не желает ей худа, а хочет видеть в ней единомышленницу.

На следующий день, провожая сестру на вокзал, Леон сказал:

— Ты не обижайся на меня, Аксюта. Может, я погорячился немного. Ты выросла среди богатых людей, и мы по-разному понимаем жизнь. Но я не перестану надеяться, что ты будешь когда-нибудь с нами…

И опять он сказал это мягко, с какой-то грустью в голосе, и Оксане стало жалко его.

— Я не сержусь, брат. Я очень хорошо понимаю тебя, но все же хочу сказать: я не монархистка, но и не социалистка. Я пока сама не знаю, кто я, — искренним тоном проговорила она и взяла Леона под руку.

Когда они проходили мимо квартиры Рюмина, Оксана посмотрела на окна и замедлила шаг: «Зайти или не стоит?»

Леон понял ее состояние и, не говоря ни слова, свернул к парадному квартиры Рюмина.

— Ты куда? — спросила Оксана..

— Мне на минутку надо сюда.

Рюмин, обложившись книгами, писал диссертацию. Открыв дверь и увидев Леона, он удивленно спросил:

— Вот тебе и раз! Ты что, забыл правила?.. — и, заметив за ним Оксану, обрадованно воскликнул: — А-а… Рад, очень рад! Прошу, — широко распахнул он дверь.

Леон строго заметил:

— А ты что, забыл правила — расшумелся?

Рюмин, пропустив Оксану вперед, шепнул Леону:

— Забыл… — и, молодо взбежав по ступенькам, хотел помочь Оксане раздеться, но она сказала:

— Мы на вокзал, Леонид Константинович. Это Леон надумал зайти к вам на минутку.

— Леон?.. Гм…

— А я вот что надумал, Аксюта, — обратился к сестре Леон. — Ты посиди здесь, пока я сбегаю купить кое-что своим. Совсем забыл! — спохватился он и побежал вниз по лестнице.

Оксана и Рюмин, оставшись одни, некоторое время молчали, не зная, с чего начать разговор. Потом Рюмин сказал:

— Оксана Владимировна, зачем вам ехать пятичасовым? — Он достал из жилета золотые часы и раскрыл крышку. — В шесть тридцать идет курьерский, я отвезу вас на вокзал. Раздевайтесь, — предложил он и стал снимать с нее шубку.

Оксана не противилась.

Рюмин ввел ее в кабинет, усадил на диван, а сам сел напротив в кресло. «Скажу все. Сегодня надо объясниться», — подумал он, но слов для объяснения не находилось, и он спросил Оксану об отношении ее к войне.

— Это что же такое, — усмехнулась Оксана, — вы сговорились с Леоном? Тот вчера вечером донимал меня этим вопросом, теперь вы… Я считаю, что от того, что мы будем выступать против войны… солдатам не будет легче. Никому ведь не хочется умирать.

— Безусловно. Но если солдаты поймут, за что им приходится умирать, революция от этого только выиграет, — возразил Рюмин.

— Это мне понятно. Но… оставим этот разговор, Леонид Константинович.

— Можно просто: Леонид.

Оксана подумала и согласилась:

— Хорошо. Тогда и вы называйте меня просто Оксаной.

Рюмин, неторопливый, сверкающий золотом очков и пуговиц форменной тужурки, благодарно кивнул головой и сел рядом с ней на диван.

Оксана искоса оценивающим взглядом наблюдала за ним. «Эспаньолка, аккуратные усы и розовое холеное лицо. А он красив. Только неженка, видать», — подумала она и спросила:

— Леонид Константинович, вы дворянин?

— Да, — тотчас ответил Рюмин и, усмехнувшись, обернулся к ней, сверкнув очками. — А почему вас это интересует?

— Так просто.

Рюмин встал, взял со стола папиросу и, закурив, сел в кресло.

— Я понимаю вас: вам кажется странным, что я, дворянин и заместитель главного инженера крупнейшего в стране завода, являюсь в то же время и членом социал-демократической партии.

— Мне кажется странным, что вы… носите бороду, — не удержавшись, засмеялась Оксана.

— А перед кем мне молодиться?

— Я тоже вас понимаю. В Петербурге видела: как только студент становится социал-демократом — перестает бриться, а волосы зачесывает назад.

— Нет, вы не поняли меня.

Оксана удивленно подняла брови, выжидающе посмотрела на него веселыми глазами.

— Вы не поняли меня, — повторил Рюмин, стараясь не смотреть на нее. — А это началось с того самого дня, когда мы обедали вместе. Помните? Вы резали мне огурец. На глазах тогда у вас были слезы. Я понял вас, но вы не заметили во мне ничего.

Он пристально взглянул на Оксану и увидел: лицо Оксаны стало задумчиво, хмуро. «Какую тяжесть носит в груди своей эта чистая девушка? Почему она ничего не сказала об этом тогда и молчит сейчас?» — спрашивал Рюмин себя. Ему было больно за нее и влекло к ней все сильнее. Подсев к ней, он взял ее руку и молча поцеловал.

Оксана сидела, опустив голову, глубоко задумавшись. Не могла и никогда не сможет она сказать ему то, что камнем лежит у нее на сердце. А как хотелось освободиться от мучительной тяжести на душе. «Ведь не та я, не та, за которую вы принимаете меня, Леонид Константинович!» — хотелось сказать ей.

— Я люблю вас, Оксана, — вдруг услышала она твердый голос Рюмина и только теперь почувствовала тепло его руки. — Люблю и радостную, и печальную, — всякую.

Испуганно, со страхом и болью на лице, будто она виновата была перед ним, будто он изобличить ее хотел, высвободила Оксана свою руку, порывисто встала, шагнула к столу, точно убежать хотела, и закрыла лицо руками.

— Нет, нет, — качнув головой, тихо сказала она. — Нет, Леонид Константинович…

— Мы условились Леонид, — сказал Рюмин, подходя к ней.

Оксана обернулась к нему, страдальчески посмотрела на него и покачала головой.

— Нет, Леонид Константинович. Вы не можете мне этого говорить.

— Почему я не могу этого говорить, Оксана? — дрогнувшим голосом спросил Рюмин.

— Нет, нет…. Вы не должны… Молчите, молчите, Леонид, умоляю! — растерянно проговорила Оксана.

Рюмин схватил ее за руки и почувствовал, как они дрожат.

— Оксана! Я ничего не хочу знать, ничего не хочу слышать. Я прошу об одном: скажите «да». — Он привлек ее к себе и пристально посмотрел в ее глаза…

Оксана какие-то секунды колебалась. Потом решительно высвободилась из его рук и сказала:

— Не надо. После когда-нибудь, Леонид…

Рюмин опустил голову и отошел в сторону. В это время в прихожей затрещал звонок.

— Пошли, сестра, а то опоздаем! — весело крикнул с порога Леон. В руках у него был кулек из гастрономического магазина.