Александр Лозневой - Крепость Магнитная

Эти его намерения исходили из самых глубоких убеждений. Не мог он не волноваться, не переживать; не мог не думать о пылающих городах и селах, о том, как наряду с армией идут в бой и умирают плохо обученные ополченцы, как сражаются с ненавистным врагом женщины и дети. Казалось, еще немного терпения, и он будет там, среди них, — в огне, в дыму, где решается судьба Родины.

…Бежали дни, недели. Прошел месяц, а Дударева никто не вызывал, не предлагал ехать в действующую армию. Как же так? Может, заявление не попало в военкомат? Затерялось?

Когда он вернулся с работы, жена сказала:

— Молчишь, живого слова от тебя не слышно. Что-нибудь случилось?

Помотал головою: нет, на главном посту все в порядке. Объяснил все усталостью, предчувствием, что скоро и его могут отправить на войну.

— Да, война… — с грустью в голосе отозвалась Варя. — Многим уже не вернуться… Вчера в девятый барак похоронку принесли. Ты знал, наверное, каменщика Игнатьева. Худенький такой, все торопился: не ходил, а бегал. Жена с тремя детьми осталась, младшему — два месяца.

Порфирий ничего не ответил. Молча обнял Варю за плечи, прижал к груди:

— Если меня призовут, как ты будешь одна?

— Так и буду, как все. Сколько их, солдаток в городе! Работают, растят детей…

Иного ответа он не ждал. За жену можно быть спокойным. Заговорил о долге каждого мужчины — не посрамиться перед Родиной. Кто же из мужчин смирится с тем, чтобы враг топтал его землю, убивал, вешал, измывался над невинными людьми! На это способен разве что трус или негодяй! Проклятье каждому, кто не разделяет этой святой заповеди!

Наутро, придя на работу, Дударев почти всю смену молчал. Думал. Неужели так и не исполнится его желание? Он не заметил, как на главный пост поднялся новый начальник цеха Савелин, как остановился поблизости от него и стал наблюдать. Порфирий действовал ловко, уверенно, целиком отдавался делу, и сейчас ему просто некогда оглянуться. Лишь превратив очередную болванку в броневой лист, поднял голову, расправил плечи и, увидев начальника, поздоровался. Но тут же опять взялся за контроллеры: на него надвигалась новая раскаленная глыба. Савелин с восхищением следил за его действиями: ни одного лишнего движения, слаженно, четко, как по нотам. Невольно подумал: «Большой мастер!», а вслух оказал:

— После работы зайдите ко мне.

Савелин пришелся по душе коллективу блюминга. Передовой инженер, у которого есть чему поучиться. Хозяин своему слову. Прост и чуток в обращении с рабочими. В общем, никакого сравнения с гордецом и демагогом Сарматовым! Дударев заметил — общение с Савелиным всегда интересно: он много знает и умело передает свои знания другим. Даже простой разговор на обыденную тему получается у него глубоким и поучительным.

Кончив работу, Дударев сполоснулся под душем, деловой, сосредоточенный, направился в контору. Поднялся на второй этаж и встретил Савелина на лестнице. Начальник не стал приглашать его в кабинет, отвел чуть в сторонку:

— Порфирий Иванович, — начал он. — Как же так, вы даже со мной не посоветовались. Нехорошо! Понимаете, о чем я говорю? Ах, нет… Сейчас поймете. Цеху вот так, позарез, нужны квалифицированные кадры, а вы… что вы наделали? В общем, заявление, в котором вы просили военкомат послать вас на фронт, находится у самого директора. Сегодня в семнадцать ноль-ноль извольте явиться к нему в заводоуправление. Ни в коем случае не опаздывать. Григорий Иванович очень занят, у него на счету каждая минута… — Помолчав, Савелин добавил: — Война войной, а опускаться не следует. Приведите себя в порядок, побрейтесь. Нельзя так.

Выйдя из цеха, Дударев уперся в эшелон, подготовленный к отправке. Обойти — долго шагать, лезть под колеса — рискованно. Придется подождать. Глянул в одну, в другую сторону, подошел к доске показателей, на которой молоденькая девчушка выводила мелом фамилии отличившихся.

— Дай-ка сюда — он почти выхватил у нее мел, шагнул к платформе, на которой лежали броневые листы и с размаху, крупно, во всю длину поднятого борта, вывел: «На гроб Гитлеру!» Это вызвало одобрение у подошедших рабочих. Он видел, как сияло лицо девчонки, как хохотал и кашлял мастер, выглянувший из цеха на одну минутку.

Подходя к заводоуправлению, Дударев старался угадать, как отнесется директор к его решению уйти на фронт. Оценит ли его патриотические чувства? А главное, не станет ли поперек дороги? Без его согласия, говорят, военкомат не имеет права взять с завода ни одного рабочего, не говоря уже о мастерах, а тем более, инженерах.

В просторной директорской приемной, кроме секретарши, никого не было. Объяснив, зачем он пришел, Дударев присел на стуле. Не прошло, однако, и минуты, как секретарша предложила заходить.

Переступив порог кабинета, Дударев остановился. Директор как раз разговаривал по телефону. Приняв строгий вид, он напоминал о какой-то нехорошей истории с изложницами, окрестил все это хлестким словом «расхлябанность». «Не в духе, — подумал Дударев. — Надо же угодить в такой момент! Сейчас директор положит трубку и — чего доброго — вот так же отбреет под горячую руку». Но тот, окончив разговор, поднял глаза на вошедшего и велел садиться.

— Постой, — сказал он. — Это ты хотел задержать меня в цехе? За шпиона принял, а? — И рассмеялся.

— Согласно вашей инструкции, — совершенно серьезно ответил Дударев. — Вы же, товарищ директор, сами говорили — бдительность прежде всего!

— Я и сейчас говорю… Но довольно об этом. Сегодня у нас совсем иная тема разговора. — Он откинулся на спинку кресла и, взглянув в лицо собеседника, посуровел: — Значит, тайком, никому ни слова, сразу в военкомат… Скажи, какой герой! Ты что же, думаешь, на фронте только тебя и не хватает? Ошибаешься, друг сердечный. Да и кто ты такой? Ни танкист, ни летчик. У тебя вообще никаких военных навыков! В Красной Армии не служил, зарядить винтовку и то, пожалуй, не сможешь. Я уже не говорю о том, что из нее надо метко стрелять. А теперь глянем с другой стороны. На заводе ты — квалифицированный прокатчик, старший оператор главного поста. Уважаемый всеми специалист. Без брони не обойтись. Больше того, не дай ее столько, сколько нужно, — нас задушат! Ты подумал об этом? Танки, покрытые твоей броней, уже спасли десятки городов и селений, тысячи, а может, и десятки тысяч людей!

— На моем посту и девчонка сможет. А мужчина, если он во время войны сидит дома, — какой же он мужчина! На это способен разве что Пенкин. Есть у нас такой, может, слыхали? На днях повестку получил — явиться к отправке. Так, знаете, забегал по врачам: помогите!.. А самому двадцать семь лет, шея, как у быка.

— Это который хор организовал?

— Он самый… В музучилище теперь, друзья бронь выхлопотали. Радуется, я, говорит, незаменимый!