Александр Патреев - Глухая рамень

Кузнец, выслушав директора, заторопился, натянул глубже на голову капюшон брезентового плаща и подошел к пожарнику.

— А ну, сполосни для начала, — громко произнес Полтанов, немного нагибаясь.

Тот направил на него брандспойт, прижимая струю пальцем, — поливал щедро, пока не промокнет одежда, а Полтанов, медленно поворачиваясь, подставлял поочередно спину, бока, грудь, голову. Потом кинулся с разбега — с топором в руке — в дымный, клокочущий омут… Сквозь гуденье и треск огня раздались звучные удары по железу, потом по доскам — что-то заскрежетало, заскрипело, рухнуло, а вслед за этим выплеснулась из тамбура, отшатнув людей, плотная волна дыма. На помощь кузнецу бросились трое, а через короткое время уже тащили на руках горящие, наполовину обугленные ворота — бросили и вернулись обратно…

Немного позже появился здесь Платон Сажин; поднял головешку, на виду у всех прикурил свою папироску от дарового огонька и куда-то пошел: людей и без него хватало!.. Они бесстрашно бросались в огонь — с ведрами, с баграми, с топорами, что-то там делали, — и, пробыв недолго, выбегали обратно. Воду в ведрах таскали туда беспрерывно, — огонь продолжал бушевать, хотя два шланга, распрямившиеся, ушедшие в глубину конюшни, несли туда беспрестанно воду…

На выбегавших из дыма людях тлелась одежда, дымились шапки. Вот выскочил оттуда кузнец Полтанов и, подбежав к Бережнову, о чем-то сообщал, указывая топорищем на ближнее разбитое окно. Что творилось в самой конюшне, было невозможно определить, находясь на площадке пожарной машины, подобно Вершинину, — но по тому, как трещали доски в стойлах, ржали кони, как гудело пламя, как неожиданно для всех обвалилась в одном месте крыша и столб дыма и огня ударил в небо, — Вершинин отчетливо представлял себе размеры катастрофы…

К Бережнову подбежал Горбатов:

— Якуба нашли: лежит без памяти… или оглушили чем, или задохнулся… Вторые ворота оказались отворены, — очевидно, открыл Якуб. — Горбатов, доложив так, уходил обратно торопливо.

Вдруг внимание лесовода, опять прикованное к директору, сменилось изумлением и испугом: Бережнов надвинул на глаза шапку, завязал тесемки под подбородком и, не нагибаясь, пошел в горящую конюшню. За ним нырнул опять и кузнец Полтанов, потом — еще трое молодых добровольцев… Должно быть, начиналась подготовленная контратака, — мелькнуло в голове Вершинина.

Войдя в горящую конюшню, Бережнов осмотрелся, насколько позволял густой, раскаленный дым, забивший все помещение… Далекие призраки пережитых военных тревог и жестоких боев мгновенно обступили его со всех сторон… В шторме огня, шипенья и гула он был опять не один, но здесь являлся первым, главным ответчиком за немалый урон, который угадывался, как неминуемый…

Смертельно перепуганные кони (к ним было страшно приблизиться) рвались в стойлах, ломали прясла, прыгали на кормушки, калеча себя; сорвавшиеся с привязей метались в проходах, а сверху сыпались на них горящие пучки соломы, обугленные прутья обрешетки… Именно отсюда надо немедленно выводить коней… На каждом шагу людей подстерегала смерть или неминуемое увечье. Дым разъедал глаза, дышать нечем… В самой опасной зоне, откуда шарахнулся только что Полтанов, виднелись лошади…

— Э-эй!.. Не пристало кузнецу огня бояться, — закричал Бережнов. — Давай хомут.

Кузнец подошел… Кобыла Динка, самая ближняя к огню, извивалась, корчилась, обожженная кожа вздулась пузырями… Прикрывая глаза рукавицей, Бережнов пробился к ней, обрезал ножом ременный поводок, — такой непрочный, что и сама Динка легко могла бы оборвать его и уйти, а вместо этого она только обреченно жалась в угол… Полтанов поднял уже хомут, чтобы надеть на нее, — в этот момент Динка со стоном грохнулась на землю — и не встала больше…

В соседнем стойле извивалась молодая кобыла Волга, дочь Орленка, — вскидывала гриву, билась головой о стены, обрывая цепь. Бережнов пролез к ней по кормушке, но сильно натянутую цепь нельзя расстегнуть. Полтанов изо всей силы хлестнул Волгу по задним ногам, она присела, скакнула вперед, — и Бережнов успел сделать что надо… Кузнец держал хомут наготове, а Волга задирала голову, пятилась, — все же охомутали скоро, и Полтанов повел ее…

Кашель душил Бережнова, тошнота выворачивала все внутри, становилось невмоготу; чтобы не упасть, он схватился руками за кормушку, присел: внизу было меньше дыма…

— Э-гей! Рябину забыли! — услышал он голос Горбатова где-то неподалеку отсюда. Потом увидел, как в ту сторону пробежали двое пожарников.

Бережнов приподнялся, отошел, пошатываясь на ослабевших ногах. В горячем тумане проплыл мимо него чалый Дунай, умный спокойный мерин-великан с перекинутой шлеей через спину; поводырем его оказался Спиридон Шейкин. Вблизи — в противоположном ряду — на кого-то сердито кричал Семен Коробов, суетясь и откидывая с дороги разбросанные доски… Людей было здесь уже не мало. Пламя выло и гудело от торжества, но яростней его становились люди. Разломанная перегородка давала им простор…

Углежог Филипп работал на пару со Спиридоном Шейкиным, не заметив даже, в какое время и почему объединился с этим человеком, которого называл когда-то в разговоре с Кузьмой на знойке «залетной птицей»; теперь он убедился, что прежний купец в работе цепок, в опасности смел, напорист, но не очень увертлив, как и сам Филипп, — годков поубавить каждому, тогда бы побойчее были!..

Оба осторожно подошли к жеребцу Зазору, только понаслышке зная о его жестоких хитростях. Они протиснулись вдоль стенок, и в этот момент Зазор, подвернув зад, придавил боком Шейкина к тесовой переборке, сдавив ему грудь, — даже вскрикнуть не успел Шейкин: перекосив рот от смертельной боли и побледнев, он распяленными глазами глядел на Филиппа, а у того ни палки в руках, ни кнута, зато уж на всю конюшню загремела его «ерихонская труба»:

— Зазо-ор!.. Сатана, черт тебя в душу! — и колотил кулаком по холке жеребца, а тот, весь дрожа лоснящейся шерстью, — ни с места… как чугунная, неприподъемная плита пудов в сорок весом давила человека…

На крик Филиппа откуда-то возник Ефимка Коробов, легко вскочил на жерди, перевесился животом через стойло и, морщась от дыма, внезапно крикнул:

— Чего у вас тут?

Зазор отшатнулся в испуге, а Шейкин той секундой вывернулся из-под «чугунной плиты»… Обрадовавшись такому негаданному чуду, Филипп ответил Ефимке:

— Ничего… бог дал, без тебя обошлись.

— Зазор — болван неотесанный, вы с ним не сладите: на нем верхом надо, — сказал Ефимка.

— Еще бы! — сердито огрызнулся Филипп. — Ты садись, коль жизнь надоела… А мы поглядим.

— И сяду!.. Не таких жеребцов видали…

Шейкину удалось дотянуться рукою до цепи и отстегнуть, — а Ефимка уже сидел верхом, вцепившись в гриву намертво. Зазор пятился, поджимая задние ноги, держа острые уши торчком, потом вытянулся в струну, рванул к выходу… Ефимка прилип к телу коня, единственно спасая голову, — и так пронесся конюшней, к изумлению всех, кто смог его в дыму увидеть.